Поп у котлована что-то там говорил, что недоброе в ней видит. Не засланный ли она казачок? Что, если Филатов – тоже часть заговора? Нет, это было бы слишком киношно… Кто убил Кочеткова и Казимира? Удобно ли Казимиру было мыть пивные кружки своими лапами? Кого потеряла Агата? Мучилась ли Лера перед смертью? Есть ли что-то после смерти? Что бы подумал обо мне сейчас мой отец? Зачем мы живем? Чего сейчас делает Агата?

Интересный вопрос. Я достал телефон и долго пялился в экран, опрокидывая новые стаканы и собираясь ей позвонить. Потом увидел, что она в сети, решил написать. Смотрел в горящий зеленый кружок у имени в мессенджере, гипнотизировал и дождался сообщения от нее: «Чего не спишь?»

Нет, перебор. Я оставил его непрочитанным. Расплатился, оставил официанту щедро чаевых и упал в такси. А сегодня с утра ехал на работу, чудовищно страдая, надо будет купить нурофен и боржоми.

* * *

– Прости, засыпал уже. Чего хотела вчера? – поинтересовался я у курящей Агаты, подходя к подъезду.

Рядом терся и морщил усы от дыма Рейнеке – в рамках совместного расследования мы пришли осмотреть (и обнюхать в случае лиса) квартиру Кочеткова.

– Забей. Мысль была, ерунда. Чего, тяжелая ночь? – она смерила меня взглядом.

Конечно, мы ничего не сказали ренару о нашей находке с почерком. Кто знает, какие силы в этом замешаны? Агата лишь незаметно сунула себе один из листков для сверки почерка в сумку. Мы и Филатову-то пока не успели сказать.

– Что опаздываешь, человек? – мне показалось, что лис расплылся в сатирической ухмылке.

Конечно, пушистый говнюк наверняка унюхал запах спирта.

– Да, я пил и у меня болит голова, – я засунул руку в ближайший сугроб и растер лицо снегом.

Спасибо, господи, что зима, на солнышке было бы еще мучительней. – Все прокомментировали? Теперь пойдемте в квартиру.

Я решительно ввел код на двери, получилось со второго раза.

Кочетков жил в реновационной десятиэтажной «собянинке» в районе Профсоюзной. Без архитектурных излишеств, но светленько, чистенько. Разговаривающий лифт со звуковыми объявлениями для плохо видящих отвез нас на девятый этаж. Дверь квартиры была опечатана. Рейнеке нетерпеливо поскребся о бумажную ленту, словно кот, просящийся к лотку. Агата, заскочившая с утра за ключами и новостями о деле, открыла все три замка, которые все равно не помогли хозяину.

Сцена побоища начиналась с прихожей. Зеркало на раздвижном шкафу полысело от внушительной вмятины. Дальше в сторону гостиной шли следы борьбы, перемежаемые следами крови. Разбитый сервант, разломанный стул, подвинутый диван, опрокинутый торшер.

Рейнеке встал на четыре лапы и, наклонившись к полу, принюхался к крови.

– Соседи что, не слышали ничего? – пробормотал я.

– Говорят, не было дома, – ответила Агата.

– Камеры?

– Подъездные в этот день не работали, техобслуживание.

– У такого, как Кочетков, должны были быть свои камеры.

Я стал осматривать вход в квартиру со стороны лестничной клетки, пытаясь найти глазок. Одна выпуклая текстура настенной краски задержала мое внимание, и я долго вглядывался в нее, пока не поковырял ногтем. Ничего. Либо камера была очень хорошо замаскирована, либо ее не было. Надо будет наших айтишников прислать.

Рейнеке меж тем добрался до спальни хозяина и рылся в гардеробе, раскидывая вещи почившего, среди них преобладали скучные серые костюмы. Беря каждую вещь, он жадно втягивал носом воздух и фыркал.

Жизненный путь Кочеткова закончился на ковре в гостиной. Судя по всему, тут случилась последняя яростная схватка: на мятом белоснежном памятнике Икее алели пятна двух цветов, здесь же был разбросан вырванный мех нападавшего.

Рейнеке притопал из спальни и теперь, щурясь, принюхивался к одному из клоков.

– Ребята сказали, он так и умер с вырванной шерстью в зажатом кулаке. Патологоанатом пальцы расцепил – а там мех этот свалялся. Сейчас лаборатория изучает.

Лис убрал несколько ворсинок черной шерсти в карман своего бежевого тренча. Лизнул пятно на ковре. Потом устроился в кресло, предварительно поджав хвост, и театрально посмотрел на нас с видом Шерлока Холмса, готового изложить суть дела несообразительному Ватсону.

– Про Кочеткова. Запах его, на Казимира напал он. Но что-то тут странное. Там была примесь другого запаха, словно еще кто-то был.

– Сообщник?

– Возможно. Пока не понимаю. Но Кочеткова запах четкий там, – он неожиданно зачесал левое ухо правой лапой. – Теперь про кровь и шерсть. Шерсть одного из нечеловеков. Кто-то не из Москвы. Пахнет лесом, снегом, здесь у вас так не пахнет. У шерсти тоже запах странный, у крови странный вкус. Как будто неживые. Шерсть я сохранил, – он совсем по-человечески хлопнул лапой по карману. – Так или иначе считаю факт агрессии в отношении человека установленным. Я передам свои соображения в Совет. Вы называете это Черный Кремль, – пояснил он вопросительно посмотревшей Агате. – Со своей стороны будем искать нападавшего и разбираться.

– Что теперь? – спросил я. – Инцидент между МПД и э-э-э… Советом исчерпан? Кровь за кровь?

– А теперь вы делаете свою работу, а я делаю свою работу. Ищите мотивы, улики, виновных. Узнайте, зачем он убил Казимира. Вы одного из нас убили, нарушили Пакт. Конечно, ничего не исчерпано.

С этими словами он извлек жетон Кочеткова, бросил его мне и направился в прихожую.

– С вашим начальством еще свяжутся, – кинул он на выходе, поправляя шляпу перед разбитым зеркалом.

* * *

От квартиры Кочеткова мы отправились прямиком к Филатову. Требовался дебрифинг и понимание, что вообще делать дальше. По дороге Агата молчала, я пару раз посмотрел на нее, она как-то странно отводила взгляд.

Николай Борисович принял нас сразу. В кабинете, помимо него, сидел спиной к двери еще один человек. Когда мы вошли, он слегка обернулся и кивнул. Я удивился, узнав по острому носу и мощным скулам Мечникова.

– Садитесь, – начал Филатов. – О другом нашем деле, – он акцентировал слово «другом», видимо, намекая на Назарова, – поговорим попозже. Сейчас же докладывайте, что нашли по Кочеткову и крокодилу.

Я выложил жетон покойника на стол, и мы доложили.

– Значит, в сухом остатке Кочетков зачем-то убил Казимира, вернулся к себе в квартиру и там был атакован неизвестным существом не из Москвы, – подытожил Мечников. Голос у него был тихий и глубокий. Опасный.

– Получается, так.

Я не верил в эту версию, но, если отбросить все сомнения Рейнеке, дело Назарова и догадки, что нас пытаются стравить, оставалось такое объяснение. Я не собирался обсуждать при Мечникове второе дно этого расследования.

– Лаборатория точно не смогла сказать, кто это, – Филатов потряс перед нами зажатую между большим и указательным пальцем небольшую пробирку с шерстью.

Колин Пауэлл примерно так тряс пробиркой