Эти невысокие и крепкие пони, часто не дотягивающие до 1,5 метра в холке, крупноголовые и пузатые, – словом, эти маленькие и смешные зверушки, скорее всего, одна из главных линий, лежащих в основе существующих ныне пород, в особенности могучих тяжеловозов, а также рослых и выносливых ирландских верховых. К тому же гаррано нельзя назвать бесполезными, хоть у них и маленький рост. Они и вся их родня с побережья Атлантики, как показывают исследования генетического аппарата, наделили своих потомков крепкими ногами, необходимыми для тех тяжелых работ, которые в конечном итоге возложили на них люди, – как, например, перевозку средневекового рыцаря со всем его вооружением.

Тем не менее их, бедолаг, презирают. Они как комик Родни Дэнджерфилд[158], только среди лошадей. Местные жители различают гаррано, которых называют bestas – животными, – и лошадей, которых называют caballos. Вся честь достается caballos; на долю bestas, как и ослов, выпадает рабский труд.

Галисийцы пытались «улучшить» породу гаррано за счет скрещивания с другими породами, но безуспешно. Лагос рассказала мне об одной такой попытке, когда местные жители приобрели чистокровного жеребца какой-то другой породы, лучшего производителя, чем местные коротконожки, и приставили его к группе кобыл гаррано.

В первый год жизни в табуне жеребец был очень хорош и силен, народилось много жеребят, однако следующей зимой он едва не умер от голода.

«Всю зиму он только ел и ел, – пояснила Лагос. – Но весной все равно был слишком слаб, чтобы интересоваться кобылами, и его пришлось забить. Но это еще не самое худшее, не выжили и все его жеребята».

Я подумала о том, что вообще значит – «улучшить». Улучшить по сравнению с чем? Возможно, вопрос решается в категориях «природе-матушке лучше знать» и «оставьте его в покое». Если не ошибаются галисийские ученые и эти пони происходят от тех, кто пережил здесь таяние льда, тогда, выходит, что они тысячелетиями врастали в уникальную прибрежную экологическую систему. Привезенные неведомо откуда лошади могут просто не обладать нужным биологическим «оборудованием» – теми же усами, к примеру, – необходимым для того, чтобы питаться утесником и жить во влажном, противном и ветреном климате.

* * *

Нам известно, что в хаосе, которым закончился плейстоцен, кони в Западном полушарии вымерли, a в Европе и Азии до голоцена дожила горстка характерных разновидностей. Какая-то часть из них стала основой для крепконогих испанских гаррано и потток. Более изящная лошадь, породившая сегодняшних арабских и чистокровных лошадей, сохранилась в глубине южных азиатских пустынь. Возможно, еще одна разновидность лошади могла сохраниться в Монголии, существовали и другие немногочисленные популяции пони, например якутские лошади Сибири.

Однако в большинстве других регионов лошади исчезли полностью или же обитали в крайне малом количестве. Ученым это стало известно благодаря тому, что поселения древних людей возрастом менее 10 000 лет относительно часто встречаются в Азии и Европе. На этих стоянках присутствуют кости многих животных, но кости лошадей обнаруживаются очень редко, что контрастирует с многочисленными находками таковых на стоянках эпохи плейстоцена. В Греции, где нетрудно найти кости гиппариона, археологи зафиксировали в слоях раннего голоцена многочисленные oстанки свиней – однако кости лошадей отсутствуют, что подразумевает резкое сокращение их численности.

И все же сегодня лошади обитают на всех континентах, за исключением, естественно, Антарктиды. Десятки миллионов коней, большая часть которых проживает в тесном сотрудничестве с человеком, населяют просторы Австралии, равнины Северной Америки и Монголии, горы и пастбища современной Европы. Невзирая на восприимчивость к переносимым местными насекомыми болезням, теперь они являются обыкновенными обитателями Африки, так как люди научились прививать их от инфекций вроде сонной болезни, распространяемой мухой цеце.

Мы стремимся выращивать и выкармливать лошадей, даже помогать им жить в таких районах, где без нашей помощи они не смогли бы сохраниться. Мы хотим, чтобы они были рядом с нами, невзирая на то, что больше не нуждаемся в их помощи. Нам более не приходится использовать их для перевозки тяжестей или для пахоты, и тем не менее они присутствуют на наших фермах и ранчо и, как и прежде, катают в экипажах туристов. В Амстердаме я видела, как упряжка коней каждый день возит полный пива фургон по одной из главных улиц города. Автомобили замедляют ход, чтобы пропустить эту повозку. После того как она проезжает, люди останавливаются и провожают ее взглядами, восхищаясь силой и статью животных. В Мерримаке, Нью-Гэмпшир, пивоваренная компания в рекламных целях содержит крупных, весом по 600 килограммов, клейдесдальских лошадей (см. илл. 13 на вклейке) с щетками на ногах.

Столь широкое распространение всего за десять тысяч лет феноменально. Если мерить по геологической шкале, оно произошло за удивительно короткий отрезок времени. И за этот биологический успех лошади могут благодарить людей, заботившихся о них. На мой взгляд, именно эта черта по-настоящему отличает людей от других животных: мы стремимся входить в контакт с другими видами. Мы отвечаем привязанностью животным, привязывающимся к нам. Пока животное не представляет опасности, мы будем стоять и тихо следить за ним, надеясь на то, что дикое существо само подойдет к нам и «поздоровается». Иногда случается, что лошади так и поступают.

Чем ближе они позволяют нам подойти к себе, тем крепче становится соединяющий нас с ними дух партнерства. Мы в больших количествах выращивали их, распространяли по всему миру, перевозили на кораблях из Старого Света в Новый, возвращали на их родину. Мы баловали их вкусным и питательным зерном, старались, чтобы у них была вода, прогоняли всяких хищников вроде волков, укрывали от ветра, дождя и снега. Мы расчесывали их, заботились о копытах и при необходимости лечили зубы.

И если мы были полезными лошадям, то это потому, что кони покорились нам. Чувствительные, чуткие, послушные (по большей части), удобные под седлом, способные прокормиться с небольшой помощью человека, лошади сделались фундаментом человеческой цивилизации сразу же после того, как были одомашнены. Ученые, изучающие ранние этапы земледелия и животноводства, часто сравнивают процессы приручения лошадей, крупного рогатого скота и овец, однако в отношении человека к лошади больше родственных чувств, чем желания что-то получить от нее. Кони, подобно собакам, наши друзья и спутники. Они способны формировать прочную привязанность и потому могут оставаться преданными человеку всю свою жизнь. Мы также остаемся верными им: мне часто снятся лошади, с которыми я дружила много лет назад.

Искусство плейстоцена говорит о том, что связь между лошадьми и людьми, возможно, существовала десятки тысячелетий, но как только мы научились загонять коней за ограды и ездить на них верхом, она была, скажем так, оформлена официально. Освоение верховой езды было для ранней цивилизации явлением, без преувеличения сопоставимым с тем, чем стало для нас изобретение компьютера: подлинной, потрясающей революцией. До появления верховой езды единственной удобной формой путешествия на дальнее расстояние было плавание на лодке. По сути дела, люди оставались пленниками водных артерий.