Подобными методами загонной охоты представители Homo sapiens пользовались и во Франции. На стоянке Солютре археологи XIX века обнаружили тысячи древних лошадиных костей. Один изобретательный автор предположил, что люди загоняли лошадей на гору и заставляли их падать с обрыва, что маловероятно. Новые открытия указывают на то, что охотники залегали в засаде возле звериной тропы, шедшей у подножия утеса. Когда ничего не подозревавшая головная кобыла выводила свой косяк из-за угла, на лошадей нападали охотники.

Количество таких мест массового забоя коней уменьшается к концу ледниковой эпохи, что указывает также на то, что уменьшалось и количество лошадей. Тем не менее они не исчезли полностью из археологической летописи, и обычай употреблять конину на пирах сохранился до нового времени.

* * *

Мы представляем себе плейстоцен как самостоятельную эпоху, как время, когда люди настолько отличались от нас нынешних, что мы могли бы и не признать в них людей. Но на деле они ничем особо не отличались от нас, если не считать отсутствия у них привычки к удобствам, предоставляемым электричеством и водопроводом. В этом можно убедиться, посмотрев на те изображения, которые они оставили нам, a кроме того, можно увидеть, что в это время лошадей и людей связывало нечто особенное, далеко выходящее за рамки обычных взаимоотношений хищника и жертвы.

Оставленные нам этими людьми изображения лошадей особенно интригуют тем, что многое из присущего им пережило века. Такую же идеализацию лошади мы видим на греческих фризах, на картинах мастеров Ренессанса, в современной живописи. Элегантные плавные линии силуэтов лошадей Экаина восхищают нас и сегодня. В самом деле, повсюду в Европе лошадь оставалась объектом вдохновения. Массивный Белый конь из Уффингтона – силуэт длиной свыше 100 метров, врезанный в склон мелового холма в 130 километрах к западу от Лондона примерно 3000 лет назад, – не слишком отличается от коней Экаина. Греческая скульптура, созданная 25 веков назад, изображает коня гневного, с открытым ртом и заложенными назад ушами, совершенно такого же, как на созданном 12 000 лет назад изображении из Дурути.

Изгиб шеи как символ, подмеченный еще автором лошади из Фогельхерда, по-прежнему популярен, хотя смысл его изменился. В Средние века и в XIX веке кони с могучими шеями часто изображались несущими на себе принцев и королей, отражая силу седока, а не собственную. Живший в XVII веке великий художник Веласкес изобразил испанского короля Филиппа III, который подчиняет своей воле жеребца (символизировавшего народ), заставляя его подняться на дыбы (см. илл. 22 на вклейке).

Но к нашему времени искусство завершило полный круг. Лошадь вновь сделалась невинной, какой была в Шове. Полотна Франца Марка[148] подчеркивают ирреальную природу лошадей (см. илл. 23 на вклейке). На своем полотне «Мечтай, думай, говори» британский художник XX века Кристофер Ле Бран поместил белого коня в самом центре эфирного окружения. Конь Ле Брана будто находится вне времени и пространства подобно лошади из Эль-Кастильо.

Для меня самой трогательной современной «одой коню» является «Герника» Пабло Пикассо, выставленная в мадридской Рейна-Софии[149] (см. илл. 18 на вклейке). Находящаяся в центре этого мрачного черно-белого полотна размером почти 3,5 × 8 метров измученная лошадь безуспешно пытается подняться с земли. Ноздри коня расширены, он в ужасе, рот широко открыт. Тело изломано и исковеркано. Рядом изображен бык – как нередко бывало в искусстве плейстоцена. Факт этот далеко не случаен, так как Пикассо был очарован искусством ледникового времени.

Поводом для написания «Герники» стало подлинное событие – первая в наше время ковровая бомбардировка мирного селения.

26 апреля 1937 года немецкие и итальянские бомбардировщики по договоренности с испанским диктатором Франсиско Франко совершили налет на баскский городок Герника, расположенный не столь уж далеко от того края, в котором ныне резвятся лошадки-потток. При налете погибли домашние животные, женщины и дети: мужчины работали, их не было дома. Пикассо начал писать свою «Гернику» через несколько дней.

Когда я была в Рейна-Софии, перед картиной в строгом молчании стояли люди.

Я попросила смотрителя зала, Себастьяна Хурадо Пикераса, объяснить мне, что обозначает здесь лошадь.

«В моем понимании, – ответил он, – конь – самый важный персонаж полотна. Язык его заострен, потому что полный муки крик животного ранит как нож. Он выражает страдание народа, столь глубокое, что его невозможно выразить словами».

Сам Пикассо отказывался объяснить смысл изображений коня и быка. Он молчал об этом – в точности как мастера плейстоцена, которыми он восхищался.

Но однажды, когда ему вконец надоели расспросы, он ответил: «Бык – это бык, а конь – это конь».

Осенью 2013 года более пяти десятков вольных пони в Британском национальном парке Нью-Форест погибли вследствие климатической аномалии, приключившейся в теплеющей Атлантике[152]. (Событие это попало в заголовки новостных агентств всего мира. Число погибших животных менялось от сообщения к сообщению, и я выбрала одну из самых консервативных оценок.) В том году весенние дожди потопом залили Европу. Лето выдалось жарким. Многочисленные дубы были усыпаны желудями. Осенью желуди перекочевали на землю.

Лошади любят желуди.

На самом деле, когда доходит до поедания желудей, большинство лошадей просто не способны остановиться. К сожалению, желуди для коней – то же самое, что наркотик для человека: склонность к ним убивает. Танины и прочие содержащиеся в желудях токсины разрушают печень коня, которая выходит из строя. Животное погружается в летаргию, организм обезвоживается.

Лошадь умирает. Лекарства не существует.

Кони – невероятно сильные, могучие животные, но в некоторых отношениях они жутко, ужасно хрупки. Люди, находящиеся в партнерстве с конями, знают, что желуди следует держать подальше от загонов и пастбищ, что не следует позволять животным есть даже дубовые листья. Некоторые из хозяев пастбищ, на которых растут дубы, огораживают деревья и собирают желуди. Другие просто выкорчевывают эти деревья.