Есть указания на то, что обители пришлось расстаться с ценными сокровищами и землями, чтобы иметь возможность платить по счетам. Вероятно, именно в это время продали специально заказанную пару серебряных алтарных подсвечников – это были шедевры англо-норманнского ювелирного искусства, из которых сегодня сохранился только один[570]. Аббатство также передало одну из своих рукописей дочерней обители св. Гутлака в Херефорде, скорее всего, тоже не бесплатно[571]. Все еще нуждаясь в деньгах, в 1146 году аббат с монахами заняли восемьдесят фунтов у заимодавца-христианина, Роберта Фиц-Хардинга, отдав в залог манор Трегоф, земли в Пенхау и церковь в Ланкарване[572]. Похоже, что они не смогли соблюсти первоначальные условия сделки, по которым они должны были выплатить долг в течение пяти лет, потому что Фиц-Хардинг приобрел, по крайней мере временно, недвижимость аббатства св. Петра в Гламоргане[573].

Не все проблемы Глостера проистекали из войны и общественных потрясений. Генрих II приписывал себе честь восстановления закона и порядка в Англии, и при восшествии на престол в 1154 году он потребовал от города и аббатства денег – причем потребовал еще больше, чем его воевавшие между собой предшественники. Обитель св. Петра стала самым крупным держателем земель, получив права на них непосредственно от короля, и этот статус вначале дал аббатству определенные привилегии, но затем обернулся повышенными обязательствами[574]. Монастыри яростно протестовали против таких обязательств – самым знаменитым был протест епископа Герберта Норвичского, заявленный Генриху I, – но все оказалось бесполезно.

После разорений военного времени новые королевские поборы поставили и город, и аббатство в отчаянное положение – они нуждались в деньгах. Обвинение в ритуальном убийстве выдвинули против евреев вскоре после выплаты налога королю в 1166 году (скутагий, щитовых денег), который последовал за произвольным налогом (т. н. талья), наложенным на евреев и города, чтобы финансировать поход короля на Тулузу в 1159 году[575]. Население Глостера также должно было платить еще один налог (донум). Более того, в 1168 году, выдав замуж старшую дочь, Генрих II потребовал дополнительную плату (aid) от своих главных держателей земель. В том же году евреев вынудили выплатить еще и талью в пять тысяч марок, каким-то образом связанную с переговорами с германским императором Фридрихом; кроме того, с некоторых богатых евреев взыскали дополнительные суммы[576].

Горожан и монахов, рыцарей и евреев Глостера также заставляли оплачивать прихоти местных сеньоров. В 1168 году граф Ричард (Фиц-Гилберт) де Клер пожелал закрепиться в Ирландии[577]. Ричард, которого позднейшие почитатели именовали Стронгбоу (Крепкий лук), откликнулся на призыв о помощи изгнанного из Ирландии короля Лейнстера Диармайта мак Мурхады. Диармайт пообещал ему руку своей дочери Айфе (Евы) и предложил сделать его своим наследником, если де Клер поможет ему вернуть королевство[578].

К 1167 году, когда король Диармайт вербовал солдат в Уэльсе, Ричард де Клер не только остался без гроша, но и пребывал по уши в долгах. Уильям Ньюбургский, английский историк XII века, ясно дает понять, что Стронгбоу ввязался в ирландскую авантюру, чтобы сбежать от своих долгов[579]. Норманнско-валлийский автор Гиральд Камбрийский, тесно связанный с этим предприятием и стремившийся представить его в лучшем свете, риторически преувеличенно описывает Стронгбоу, рисуя его человеком, у которого «до того времени было блестящее имя, а не блестящие перспективы, слава предков, а не способности» и который «унаследовал не столько богатство, сколько имя»[580]. Другими словами, «славой предков он был богаче, чем деньгами»[581]. Товарищи Стронгбоу являлись такими же банкротами, как и он: хронисты сообщают, что у предводителей обоих передовых отрядов были одинаково скверные перспективы. Раймонд ле Гро, будущий зять Стронгбоу, который отплыл в Ирландию в 1168 году, явно еле-еле сводил концы с концами; дядя Стронгбоу, Эрве де Монморанси, отправившийся туда же в 1169 году, был «еще одним беглецом от Фортуны, безоружным и нищим»[582].