– Они же, Александр Никитич, на индийского слона. Сюда таких, как я, пять влезет. Я уж как-нибудь потерплю. Вот только спать холодно, от окна дует.

Грабок осмотрел окно, поковырял в щелях отверткой и, покачав головой, сходил в медпункт, выпросил у врача вату и заткнул все щели в окнах. Затем принес свои кроссворды. Но все его планы нарушил Огурцов. Он раздобыл где-то карты, и Грабку вольно или невольно пришлось уступить: целыми днями они дулись в «подкидного». Торгашов не вмешивался, наблюдал со стороны, ждал, чем же все это закончится. Ему нравилось, что Орешкина вела себя достойно, одинаково улыбалась тому и другому, но после десяти выпроваживала из своей комнаты. Соперники ложились спать, но Торгашов видел, они караулили друг друга: едва кто-то ночью соберется выйти на улицу, как следом идет другой. Не желая доводить дело до греха, Торгашов сделал гениальный по своей простоте, но иезуитский по сути, ход. Он углядел, что дверь в комнату бортпроводницы не запирается, отремонтировал задвижку.

– Народ здесь разный, ты на ночь закрывайся, – не то посоветовал, не то приказал он.

Анна Николаевна, привыкшая доверять старшим, стала закрываться.

В конце концов все проходит. Туман разошелся, аэропорты открылись, и самолет, которого ждали целую неделю, прилетел. Грабок вызвал подогреватель, до банной температуры раскалил кабину, затем на топливозаправщике подъехал к пилотской, усадил Орешкину в кабину и отвез в самолет, чем, кажется, окончательно склонил чашу весов в свою пользу.

– Замерзнет где-нибудь по пути, отвечай потом, – оправдываясь, говорил он Торгашову.

В Ленске Орешкина благополучно пересидела стоянку в пилотской кабине. Грабок, чего он не делал раньше, посадил за нее пассажиров, захлопнул дверь, и самолет, продырявив после взлета облака, полетел дальше. Уже перед посадкой в кабину заглянула Орешкина, и тотчас же на лице бортмеханика появилась улыбка. Торгашову на миг показалось, что вопреки всем небесным законам солнце решило взойти с западной стороны..

После этого рейса судьба развела их в разные стороны. Орешкина летала с другими экипажами, но едва узнавала, что прилетел Торгашов, если у нее была свободная минута, бежала встречать самолет. Первый экипаж, первый самостоятельный рейс – такое запоминается на всю жизнь.

Вскоре Орешкину перевели на большие самолеты, она получила положенную ей форму, которая очень шла ей, хоть сейчас снимай на рекламный плакат, но в душе осталась прежней, наивной и непутевой.

Сведения о ней, как фронтовые сводки, продолжали поступать к Торгашову. Приносил их Грабок. Будто невзначай, каким-то непривычным снисходительным тоном, которым обычно говорят о близких людях, начинал рассказывать:

– Слышишь, командир, мне вчера тут донесли… Наша-то опять отличилась…

Стадо оленей бежало вдоль узкого озера, сверху похожего на большой нож.

– Наконец-то, вот они! – перекрывая шум двигателя, крикнул командир вертолета Юрий Поротов, показывая рукой вперед. – Считайте, пока не разбежались!

Он облегченно рассмеялся и перевел вертолет на снижение. Уже несколько часов они искали это стадо, обшарили тундру от Саргантаха до Курейки, нужно было установить численность диких оленей, которые с наступлением холодов двигались от Ледовитого океана в глубь материка.

Все лето экипаж Поротова работал с геологами, возили на буровые цемент, одежду, продукты. И вот сегодня, когда прилетела замена, поступила заявка от охотоведов. Выполнив ее, они должны были сесть в Саргантахе, сдать вертолет прибывшему экипажу и отправляться рейсовым в Иркутск. После обеда, забрав на борт егеря, они вылетели на поиски, рассчитывая быстро выполнить задание…

Была еще одна причина торопиться в поселок. Перед отлетом домой нужно найти Чирка – шофера геологической партии, купить у него камус, или, проще говоря, заготовки для оленьих унтов. Договаривался с Чирковым второй пилот Димка Огурцов, когда тот привозил бочки с горючим. За камус Чирок драл безбожно, по десятке за шкурку. Вертолетчики согласились, каждому хотелось привезти домой подарок с Севера. Упрашивал Чирка бортмеханик Сергей Хлебников, самый молодой из экипажа, в прошлом году только закончивший училище. В Иркутске у него девушка, после этой командировки у них должна быть свадьба. Сергей долго размышлял, что бы подарить ей. Вспомнилось: как-то Маринка говорила, что мечтает иметь расшитые бисером оленьи унты, многие девушки в городе носили их. Но даже здесь, в Заполярье, найти унты оказалось не простым делом, в магазинах их не продавали. И вот сейчас Сергею, как и всем, хотелось поскорее закончить полет, и если повезет, то уж завтра к вечеру попасть домой.

Стадо вело себя странно, оно было чем-то напугано: впереди несся крупный вожак, за ним следом врассыпную катились серые, издали напоминающие перекати-поле маленькие оленята. Поротов чуть-чуть накренил вертолет, чтобы получше рассмотреть, что же так напугало животных. Там, где только что пробежало стадо, лежало несколько оленей, казалось, кто-то растерял по дороге цементные мешки.

– Волки, – предположил бортмеханик, заглядывая через плечо егеря.

– Что-то не похоже, – хмуро протянул егерь. – Давай, командир, подсядем. Посмотреть надо.

Они приземлились неподалеку от лежащих оленей. Хлебников по металлической лестнице спустился в грузовую кабину, открыл входную дверь.

– Сережа, – крикнул Поротов, – сходи с егерем, а я двигатель выключать не буду.

Придерживая рукой фуражку, Хлебников выпрыгнул на землю, отбежал от вертолета. Трава, прихваченная холодом, с хрустом, точно пережженная проволока, подминалась под ногами. Олень лежал, уткнувшись головой в болотную кочку, мох вокруг был усыпан красными точками. Поначалу Сережа подумал, что это брусника, которой было полно в тундре, но, приглядевшись повнимательней, понял – это кровь.

– Браконьеры, – высказал общую мысль егерь. – Видишь, что наделали.

Зеленые глаза у него вспыхнули, на щеках перекатывались желваки. Тяжело ступая, он подошел к маленькому олененку, который еще дышал. Пуля пробила ему шею, на выходе сделала рваную рану, откуда слабыми толчками стекала кровь и тут же впитывалась в мох. В темных блестящих глазах сумасшедшей красной точкой плясало заходящее солнце.

Сережку стошнило, он присел на корточки, ухватился рукой за куст карликовой березы.

«Кто устроил это побоище, зачем? – промелькнуло в голове. – Ведь на оленей сейчас запрещено охотиться». Если бы ему еще несколько минут назад сказали, что такое возможно, он бы не поверил.

Вырос он в городе, оленей видел только один раз, да и то в зоопарке. Но тогда они произвели на него тягостное впечатление, мутными безразличными глазами смотрели они через решетку, посетители почти не задерживались около них. Но, как видно, и здесь им жилось несладко.

– Для чего они их? – спросил он у егеря.

– Кто их знает, может, кому-то рога понадобились, камус, а может, просто пострелять захотелось. Есть здесь и такие.