– Да, с людей века восемнадцатого, а то ипораньше, – поправила я.

Холод пожал плечами, будто несколько столетий разницы погодыне делают.

– Зовите его как угодно, но если ваша королеваназначает такие кары – это гарантия, что я не захочу быть принятой к ее двору.

– Чем же он заслужил семь лет у Иезекииля? –спросила я.

– Не думаю, что кто-то знает, кроме самой королевы иШепота, – ответил Холод.

Я взглянула на Дойла:

– Ты был ее правой рукой не меньше тысячи лет. Ты с нейпрактически не расставался, пока она тебя не послала за мной в Лос-Анджелес.Ты-то все знаешь, правда?

Он негромко вздохнул.

– Если бы она хотела, чтобы это кто-то знал, она бырассказала сама. Я не стану подвергать вас опасности, выдавая эту крупицуправды.

Я не настаивала. Не хотелось бы дать Андаис повод и наспослать в Зал Смертности. Я спокойно доживу до конца своих дней, и не зная, чемШепот заработал семь лет пыток, только бы мне самой не пришлось слышатьсладострастное пришепетывание Иезекииля – пусть всего минуту.

Холод повернулся к Мэви:

– Ты не хочешь поехать с нами к Неблагому Двору, хотя знаешь,что Таранис может снова попытаться тебя убить, едва за нами закроется дверь.

– В аэропорту вы передадите меня новым телохранителям.

– Таким же людям, как те, кто едва не погиб, спасаятебя от Безымянного? Как те, кого перебили бы всех до одного с тобой вместе,если бы мы не пришли на помощь?

– Мы сядем на самолет одновременно с вами и улетим заграницу, подальше от короля и от его власти.

– Может быть, она окажется в большей безопасности, чеммы, Холод. Потому что мы полезем в самое его логово, в средоточие его силы.

– Но при Неблагом Дворе, под защитой королевы, ей былобы все же меньше риска, – возразил Холод.

– Мы это уже обсуждали, – сказал Дойл. – Всерешено.

Холод опять посмотрел на Мэви:

– Не в том дело, что тебе противен Неблагой Двор, идаже не в том, что ты его боишься – нас боишься. Ты боишься другого: вступивпод темные своды и оказавшись снова в волшебной стране, ты не уйдешь оттуда.

– Андаис может посадить меня под стражу – для моей жебезопасности, разумеется, и даже вы не сможете меня освободить, – сказалаМэви.

– Тебе не нужна будет стража, Конхенн, ты простопримешь тьму, поскольку свет тебя отверг. Немало благих лордов и леди узнали,что тьма и вполовину не так ужасна, как они думали, и вдвое менее опасна, чемим говорили.

Холод шагнул к ней, а она на шаг отступила.

– Они приняли тьму, потому что у них не оставалосьвыбора, – едва выговорила она. – Либо тьма, либо вечное изгнание изволшебной страны.

– Вот именно, – подтвердил Холод. – Среди наснет пленников. Шепот мог покинуть Неблагой Двор. Королева не преследовала быего, потому что знает: сидхе, покинувший Неблагой Двор, места себе не найдет.Нигде в волшебной стране его не примут. Мы подчиняемся королеве не потому, чтолишены своей воли, а потому, что даже семь лет пыток лучше изгнания – а ведьименно так обошелся с тобой твой король.

Она выбежала из кухни, но я успела заметить слезы у нее наглазах.

– Это обязательно было говорить? – спросил Дойл.

Холод кивнул.

– Да. Думаю, да. Она подвергает себя опасности,отказываясь поехать к Неблагому Двору. Это глупо.

– Не настолько глупо, как по собственной воле войти вБлагой Двор, – заметил Дойл.

Двое мужчин обменялись взглядами, в которых промелькнулочто-то мне неясное. Плечи Холода слегка ссутулились, но он снова выпрямился исказал:

– Эта идея тоже не из удачных.

– Да, ты говорил.

Холод повернулся ко мне.

– Я пойду туда с Мерри, но удовольствия мне это недоставит. – Он улыбнулся, но задумчиво, с такой грустью, что у меня сжалосердце. – И боюсь, моя прекрасная принцесса, что и тебе тоже.

Я бы с ним поспорила, если б могла, – только я была сним согласна.

– Вначале мы посетим Неблагой Двор, Холод, а потом дворгоблинов и только после – Благой Двор.

Он покачал головой, и улыбка стала еще горше.

– Буду надеяться, что зрелище гоблинского двора станетхудшим в этой поездке, но боюсь, никакой ужас не сравнится с сияющей красотой,что ждет нас напоследок.

Увы, спорить с ним никто не стал.

Не могу сказать, что частный самолет Мэви Рид былнекомфортабельным, потому что он таким не был. Только Дойл – единственный изнас – терпеть не мог летать. Он сразу ушел на свое место, застегнул ремень имертвой хваткой вцепился в подлокотники откидного кресла. Он изо всех силзажмурился, вжался в сиденье – и все это только подтвердило, что, случись комунапасть на нас в воздухе, от Дойла много пользы не будет, хотя бы поначалу.Когда я впервые обнаружила, что он боится самолетов, мне было даже приятно. Онстал казаться менее совершенным, не таким уж королевским убийцей, Мракомкоролевы. С тех пор словно вечность прошла, и такие утешения мне давно ненужны. Сейчас я смотрела на Дойла через узкий проход и видела, как от негорасходится напряжение, словно какая-то магическая энергия. Ну, страх тоже можетпитать магию.

– Я бы спросил, о чем ты думаешь, – сказал сидящийрядом Холод, – но я и так догадываюсь.

Я повернулась к нему, откинувшись на подголовник:

– О чем же я думаю?

– О ком. О Дойле.

Холод не был ни зол, ни обижен. Может, голос не слишкомрадостный, но обиды не было. Прогресс.

– Я вспоминала, что когда-то из-за страха полетов онказался мне не таким уж идеальным убийцей на службе королевы.

Лицо Холода стало закрываться той самой ледяной маской.

– И только?

Я взяла его за руку.

– Не надо обижаться, Холод. Я правда думала, чтоединственный случай, когда Дойл может оказаться не на высоте, это если на наснападут на самолете.

Я видела, как Холод старается проглотить обиду. Он ею едване давился, но все же пытался проглотить. Так старательно пытался, что я неотважилась сказать, о чем подумала еще: что даже если б я воображаларазнузданные картинки с Дойлом в главной роли, это все равно не Холодово дело.Мне вроде бы полагалось наслаждаться всеми моими стражами. Но я придержалаязык. Холод честно старался, и не стоило сейчас обвинять его в собственничестве– очень несвойственном фейри чувстве. Я пожала ему руку и промолчала. Хорошаядевочка.