– Одна бульварная газетка напечатала снимок, где мы всебежим в дом Мэви с пистолетами, но не слишком одетые. Посла при дворах неубедили заверения королевы, что это было просто недоразумение, а не новоепокушение на принцессу. Мое мнение, как и мнение королевы: правители Сент-Луисане хотят, чтобы их обвинили в беспечном отношении к безопасности принцессы.Если что-то случится, они хотят сказать, что сделали все от них зависящее.

Правители Сент-Луиса. Порой я надолго забывала, как старыони все – Дойл и прочие. А потом кто-то выдавал что-то в таком вот роде, истановилось ясно, что их словарь и образ мыслей формировались задолго допоявления Конгресса или мэров с президентами.

– Слова королевы уже не всегда сходят у людей заправду, – продолжал Дойл. – Посол был крайне недоволен, когда ему непредъявили принца Кела. Он не верит, что принц в отъезде.

Таблоиды первыми начали строить догадки, почему принц Кел,завсегдатай злачных местечек Сент-Луиса и Чикаго, вдруг решил посидеть дома.Где принц на самом деле? Почему он исчез именно сейчас, когда в страну фейривернулась принцесса Мередит? Последнее обстоятельство было точно подмечено, номы все равно не могли дать никаких объяснений. Сказать правду – что принцаподвергли полугодовой пытке взамен смертной казни – нельзя было ни людскойпрессе, ни даже политикам.

Помимо прочих преступлений, Кел основал в Калифорнии культпоклонения себе как богу. Наверное, думал, что его не разоблачат – слишкомдалеко это от дома. К несчастью для него, именно в Лос-Анджелесе я устроиласьработать в детективное агентство. Если бы Кел об этом знал, он перенес бы своиделишки в другое место, а меня постарался бы убить как можно скорее. В одном изпунктов договора, подписанного с нами администрацией Томаса Джефферсона,значилось, что если кто-то из сидхе на земле Соединенных Штатов заставит людейпочитать себя как бога – нас всех изгонят из этой страны. Любого другого сидхеказнили бы за одно это преступление. Но Кел, кроме того, дал колдуну-человекуспособность магически обольщать, магически насиловать женщин-фейри. Пусть чащевсего доля крови фейри у них была небольшой, все равно – нельзя давать людямсилу фейри, зная заранее, что она будет обращена против фейри же. Так неделается. А еще Кел высасывал из тех женщин магическую энергию. Частьукраденной энергии он отдавал своим почитателям, но львиную долю оставлял себе.Магический вампиризм у нас считается преступлением. И карается очень неприятнойсмертью. Единственное исключение – это дуэль. На дуэли или на войне разрешеноделать все, что не нарушает кодекса чести, причем у многих фейри этот кодексдовольно своеобразный. Словом, Кел заслужил смертную казнь, но он былединственный сын королевы, наследник ее трона наравне со мной. Мало кто изпридворных узнал, как далеко зашел Кел в своей измене. Считается, что оннаказан за покушение на мою жизнь. А вот и нет. Не настолько королева менялюбит.

Так что вместо смертной казни его подвергли действию тогомагического средства, которое он выдал людям. Афродизиака, от которого все телоскручивает желанием, от которого на стены лезешь в жажде прикосновений, в жаждетраха. Я его на себе испытала, так что говорю со знанием дела. Кела намазалиСлезами Бранвэйн, одним из последних наших могущественных зелий, и приковали втемнице наедине с его жаждой. Для кого угодно это жуткое испытание. Но ему несделали ничего, что он сам не делал бы с другими, – разве что срокпобольше. Полгода в темнице – это очень долго. Три месяца он там уже провел, иеще три месяца оставалось. При дворе заключали пари о том, выдержит ли егорассудок. А еще о том, кто из нас раньше убьет другого.

– Если люди нам не верят, мы ничего не сможемподелать, – сказал Холод.

– Верно, но мы хотя бы можем давать меньше пищи длясплетен. – Дойл повернул голову к Галену: – Коснись кольца, посмотрим, чтобудет.

Гален шагнул в проход между сиденьями. Глаза у него горели,от его взгляда меня бросило в жар.

Он встал на колени у моего кресла и взял мою ладонь в обесвои, не дотронувшись до кольца. Низко наклонившись, он шепнул мне почти вгубы:

– Хочу, чтобы кольцо отозвалось на мое прикосновение.Хочу, чтобы оно запело во мне, чтобы нас обоих бросило на колени.

Наши губы и наши руки сомкнулись одновременно.

Кольцо вспыхнуло огнем, напрягло все у меня внизу, защипалогубы – словно я попыталась поцеловать что-то наэлектризованное. У Галена губыбыли нежные и нетерпеливые, но как он ни старался покрепче сжать кольцо, тогопочти невыносимого накала страсти, как с Холодом и Рисом, не возникло. Кольцопросто окатывало нас все новыми волнами электрического пульса. Я не слишкомлюблю ощущения от электрического тока и потому разорвала поцелуй и попыталасьотнять руку у Галена. Он меня не отпустил.

– Пусти, Гачен, мне больно.

Он выпустил мою руку медленно, нехотя.

Я села прямее, глубоко и часто дыша, выкарабкиваясь изостатков магии.

– Правда очень больно было.

– Ты просто не любишь электричества, – сказал Рис.

– Очень даже люблю – в лампах, в компьютере, только неу меня на коже, пожалуйста.

– Фу, какая ты скучная.

Я сердито на него посмотрела, но тут же повернулась кГалену, стоявшему возле меня с расстроенным видом. Вид легко объяснялся тем,что кольцо не подействовало на него так, как на Риса с Холодом, но может, делобыло не только в этом.

– А ты? – осторожно спросила я. – Ты тожеэлектричество любишь?

Он несколько растерялся, но ответил:

– Никогда им не пользовался, кроме как в бытовыхприборах.

– Тебе понравились ощущения от кольца?

– Да.

Я сделала мысленную пометку. Пусть мне самой не нравитсяэлектрический ток как элемент сексуальной игры, но если кому-то из мужчиннравится – можно над этим подумать. Вполне могу подключать к ним электродики,на здоровье, только бы мне самой не приходилось это испытывать, разве что силуразряда проверить. Никогда не цепляй к другому устройство, которое не проверилна себе, – правило такое. Пусть сам ты им пользоваться потом не будешь, нознать, что чувствует тот, кого ты к нему подключаешь, – необходимо.

– Похоже, сила кольца выросла во всехотношениях, – заметил Дойл.

Я кивнула.

– Не помню, чтобы оно раньше выбрасывало столькоэнергии.

– Но оно не подействовало на нас так, как на Холода иРиса, – сказал Гален так же уныло, как выглядел. Что бы ни чувствовалГален, это всегда было видно. Просто написано было – в глазах, на лице. Хотявремя от времени ему уже удавалось скрывать свои чувства. Мне было и радостноэто видеть, и горько сознавать необходимость такой скрытности. Слишком опаснодержать при себе Галена, когда у него по глазам можно все мысли прочитать. Емунеобходимо было научиться контролировать проявление эмоций, но наблюдала я этотпроцесс без удовольствия. Мы словно отнимали у Галена часть того беззаботноговеселья, которое и делало его Галеном.