муж моей матери, замолкает, а на его лице отражается мрачность, когда он сосредотачивается на ветровом стекле, больше не смотрит в мою сторону, а через некоторую паузу добавляет бесцветно: — вернее, сбежала. От меня.

Не собиралась портить ему настроение.

Но что уж теперь…

— Прихватив с собой нечто, особо ценное, которое ты до сих пор ищешь? — уточняю.

Его ладони на руле сжимаются заметно крепче.

— Не поэтому. Скорее, потому, что свободу своего выбора она ценила куда больше, чем меня.

Вот оно…

То самое, что я хотела знать.

Любил ли он её?

Не спросила напрямую.

Не настолько широки пределы моей смелости.

Но да…

Вероятно. Когда-то. Но не теперь. Хотя бы потому, что такой, как он, как минимум должен испытывать крепкую привязанность к человеку, чтобы подпустить к себе настолько близко. И такое фактически предательство не прощают. Никогда. Не такие, как Адем Эмирхан.

А она…

Свободу своего выбора Джемре Эмирхан целиком и полностью направила на то, чтобы быть как раз зависимой. Не от кого-либо. От мнимой эйфории, сулящей смерть. Так и закончила. Не освободившись.

Мне ли её судить?

Вряд ли.

Я всегда так считала.

И сейчас — тоже.

Несмотря даже на то, что пропитывающее его сожаление вонзается в моё сердце тысячей раскалённых игл. И нет, я не собираюсь копаться в том, что существовало по сути совершенно отдельно от меня. Уж тем более не собираюсь принуждать сидящего напротив. Но уяснить для себя и поставить своеобразную точку — для меня действительно важно.

И да, то — уже прошлое. Прошло. Закончилось.

В настоящем:

— Действие, — напоминаю не только себе, но и ему.

То, что выбираю я.

Уж точно не «правду»!

— Хорошо, — напоказ лениво кивает мужчина.

Снова делает вид, словно призадумывается. На этот раз чуть дольше, чем в предыдущий. Затем и вовсе останавливает машину, прижав ту к обочине.

— Ты отвезёшь нас домой, — выдаёт по итогу.

Если честно, ожидала чего-нибудь более каверзного, за что мне обязательно было бы хотя бы на секундочку стыдно или неловко, с учётом, как ему нравится выводить меня из равновесия, вынуждая переступать рамки привычного. Я и сама это оценила. Пусть не сразу.

Хотя некоторый подвох в этом всё же есть!

Осознаю его, как только выбираюсь наружу, обхожу машину и встречаю перед собой пустое водительское сидение, ведь опекун тоже оказывается на улице, после чего передаёт мне ключ от автомобиля.

— То есть, вот прям отвезу? — протягиваю с сомнением. — Вот прям… я. Сама?

Сомневаюсь не только в своих способностях. В его теоретическом бесстрашии — особенно сильно. И пусть мой вопрос звучит не настолько логично и развёрнуто, чтобы передать всю суть своих умозаключений, точно знаю, он и так всё прекрасно понимает.

— Ну ты же уже получила два урока вождения, так почему нет? — вопросительно выгибает бровь мужчина.

С таким видом, будто я и правда стала экспертом, и стою тут такая — притворяюсь, что это не так.

И да, как есть опять издевается!

— Ага, — язвлю в досаде. — На первом уроке с тобой я усвоила, что переднее пассажирское в твоей машине довольно вместительное, а на втором, с инструктор — о том, что у нас правостороннее движение, но оно является таковым не во всех странах.

Безусловно, немного утрирую.

Автодром я сегодня сдала. С первого раза. И на следующем занятии мне как раз придётся выехать в город.

Но ведь он сам начал!

А раз так…

Шумно выдыхаю. Глубоко вдыхаю.

Решаюсь…

Нет. Не оспаривать.

Напомнить о том, что я, между прочим, девочка!

Слабонервная. Временами. Если отдельно от него. А в его присутствии — почти всегда.

«Девочку» и включаю, запихнув всё своё возмущение настолько глубоко, чтоб не распознал:

— А давай вместе? — цепляю умоляющую улыбочку.

Разумеется столь низменный приём в моём исполнении смотрится немного фальшиво. Я ведь не Дерья Шахин, в конце концов. Но и этого хватает, чтобы оппонент немного смягчился, снисходительно великодушно усмехнувшись в ответ:

— Если только это засчитается моим ответным действием.

Вот же…

Продуманный!

Но то про себя.

Вслух:

— Идёт.

Хотя очень-очень жаль!

Я ведь совсем не рассчитывала, что он так легко отделается. Собиралась узнать, что же именно всё-таки такое особо ценное моя мать у него прихватила.

Вдруг могла бы помочь с поиском?

Если б знала, что именно он ищет.

Почему он сам не желает добровольно сознаваться — тоже вопрос. В прошлый раз так и не сказал ведь, отделался расплывчатой формулировочкой.

Но да ладно!

Затеянное мной на этом не заканчивается, и у меня ещё будет возможность. Как только выполню первое своё действие. И второе:

— Раз уж дальше снова твоя очередь, как только приедем домой,  сделаешь… хм… то, чего никогда в жизни не делала, — сообщает всё также великодушно и снисходительно мой очень уж продуманный опекун, едва мы возвращаемся в машину.

— Хм… — отзываюсь в тон ему.

Больше ничего не говорю. Прикладываю немало усилий, чтобы держать спину ровно и не думать ещё и о том, как максимально близко чувствует теперь исходящее от него тепло, да и сам мужчина — как грёбанная раскалённая скала. Сосредотачиваюсь на том, чтобы не перепутать педали, включить поворотник, прежде чем сдвинуться с места, а ещё порадоваться тому, что потока машин практически нет, ведь мы на объездной, сама дорога практически полностью свободна, да и до особняка остаётся не так уж и далеко. Единственное неудобство — начинает темнеть.

В общем, сам виноват!

Пусть теперь терпит скорость в тридцать, а то и двадцать.

Что касается того, чего я никогда в жизни не делала…

Да много чего!

С парашютом, например, не прыгала. Или за границей никогда не была. Первого поцелуя у меня тоже ещё пока не было, хотя, наверное, давно пора.

И…

Млин!

Ни одно из них абсолютно не подходит…

Но тогда что?

Особенно, если мысли о поцелуе предательски застревают в разуме,