—Мхм… ясно. А давно она у вас?

—Да лет семь уже.

—Спасибо ещё раз.

Скидываю вызов. Зависаю в гугле, пытаясь отыскать странные истории семилетней давности с фамилией его матери.

Минут через сорок Альбина отпускает интернов.

—Ладно, Державин, зайди…

Молча захожу. Присаживаюсь на подоконник, а не как обычно в её кресло. В кресло садится она сама, демонстративно закидывая ногу на ногу. Полы белого халата разъезжаются, демонстрируя резинки чулок. Отвожу взгляд.

—Чего хотел?— не глядя, перебирает на столе бумаги.— Обратно не возьму…

Твоё место займёт один из этих мальчиков.

Неоднозначная фраза. Хищная улыбка.

Неа… не цепляет. Хоть со всеми тремя сразу перепихнись!

—Ради Бога! Я не за этим. Я за записью.

—А с чего ты взял, что моё предложение всё ещё актуально?

—Аль… Моя женщина беременна,— смотрю ей в глаза прямо.

Маска высокомерия слетает, обиженно поджав губы, Альбина отворачивает кресло.

—Дай, пожалуйста, эту запись. Иначе… мы с ней окажемся в очень тяжёлой ситуации. Как человека тебя прошу. И обещаю как человека уважать.

—Пф… Что мне с твоего уважения?

—А что тебе с этого одноразового траха?

—Условия я тебе озвучила, Державин.

—Я не могу.

—Боишься, не встанет?— с ненавистью.

Разворачивается, вернув себе покер-фейс.

—Аля, не мне тебя учить, ты не девчонка. И всё же. Страсть между людьми проходит, а человеческие отношения могут остаться хорошими. Не делай так. Не делай, чтобы меня тошнило от мысли о тебе. Ты и так перечеркнула всё, что было. Но вот этим…— качаю головой.

—А мне казалось, что тебе нравятся стервы.

—Стерва — это самка стервятника. Уродливая, воняющая тухлятиной курица, которая клюёт падаль. Кому она может нравиться?

—Гадёныш…— качает головой.— А ведь я тебя поддерживала.

—Так и я тебя. Разве нет? Но какой вопрос — такой и ответ.

Что, блять, я делаю?..

Ну не могу я пресмыкаться и льстить. Не умею. Правда должна решать все вопросы!

—Дай, пожалуйста, запись. Не могу я за неё заплатить тебе эту цену. Так дай.

—Значит, она тебе не слишком нужна! Вот и всё!

—Это мерзко, Аль. Шантажировать этим, зная, что…

—Сегодня же я возьму её у будущего мужа и удалю!— не даёт мне договорить.— Ты думаешь, мне от тебя теперь нужен секс?.. Пошёл вон.

—Окей.

Выхожу из кабинета. Меня начинает трясти. Ну как можно быть такой сукой?

Отодрать её?! Как Вике потом в глаза смотреть? Фу… Не могу! Даже если простит потом. Если поймёт, что так было надо!

Оперевшись спиной о стену возле кабинета, кручу в руках пачку. Трясущимися пальцами достаю сигарету. Распахиваю в рекреации окно. Прикуриваю.

Что, блять, делать-то?!

—Державин!— тихое шипение сзади,— ты совсем охуел — в детском отделении курить?..

Тихорецкий! Тушу сигарету. Разворачиваюсь.

—Ты какого тут делаешь?— с ревнивой ненавистью.

Бросаю взгляд на кабинет Альбины.

Тихорецкий…

«А почему бы и нет?» — решаюсь я.

—А у меня к тебе разговор, Тихорецкий. Взаимовыгодный. Как двое влюблённых мужиков мы должны договориться.

Молчит, соображает, лицо дёргается от раздражения.

—Давай, не тупи! Как ещё ты узнаешь, что происходит за твоей спиной?

—Пойдём,— отворачивается и быстрым шагом идёт к себе в кабинет.

Сажусь напротив него.

—Чего хотел сказать? Говори.

—У тебя в архиве есть запись. Она мне нужна для моей пациентки. Там эпизод насилия над ней и ребёнком. Эта запись нужна, чтобы муж, который это сделал, не смог отсудить у неё ребёнка. Они в травмпункт приезжали с травмой ребёнка, которая случилась по вине отца.

—Ну, допустим.

—Дай мне её. Пожалуйста. Я попросил у Альбины. Она мне отказала.

Многозначительно смотрю ему в глаза.

—Интересно, почему?

—Потому что эта пациентка… Это моя женщина. Дальше думай сам. Со своей стороны…— развожу руками,— я обещаю, что ни в ваши отношения с Альбиной, ни в ваше отделение никогда лезть не буду. Слово даю. За других её пассий, правда, отвечать не могу. Ну и любые твои условия… Заплатить надо? Заплачу!

Тихорецкий устало ведёт по голове рукой.

—Запись я тебе так дам. Без всяких условий. Это вопрос интересов ребёнка. Про остальное… Заебало меня всё. Хочешь — лезь… Не хочешь — не лезь… Никаких отношений с этого момента нет. Захочешь вернуться в отделение — приходи. Возьму.

Нормальный ты спец. Без тебя тяжело.

—Хм… Спасибо. Не ожидал…— тяну ему руку.— Я в ваши отношения и не лез никогда. Узнал о них — и на этом была точка.

Пожимает руку.

—Без обид, Державин. Бабы они такие… суки. Всех стравят.

—Не все. И у тебя будет нормальная. Карма — она такая, догоняет. Ты сейчас хорошее дело для женщины сделал.

Ищем с ним запись.

В кабинет без стука залетает Альбина. И… застывает.

—Я занят,— поднимает на неё ледяной взгляд Тихорецкий.

Её лицо течёт, губы подрагивают.

—Выйди.

Выходит, с чувством хлопая дверью.

Копирую запись. Беру у него подтверждающую расписку, когда и откуда была снята эта запись. Прикладываем выписку Ильи из травмпункта. Тихорецкий ставит печать.

Выхожу и встречаюсь в коридоре с Альбиной. Делает шаг ко мне, замахиваясь для пощёчины. Отмахиваюсь от её руки. И молча ухожу…

Её презрение я переживу легко. Викино — нет.

К утру, так и не отыскав ничего стоящего, сдаюсь и звоню одному главреду из новостей. Своему бывшему клиенту, которому лечил после аварии спину.

—Так, слёту, не вспоминаю ничего. Но через меня только громкие новости проходят. Могу посадить человека на архив. На журналистское расследование. Но работу придётся оплатить.

—Конечно. Нужно очень срочно. Ещё вчера!

—Понял. Сделаем.

Потом ещё обзваниваю несколько юристов. Ищу хорошего адвоката, который готов раскрутить яркое скандальное дело. И очень надеюсь, что он нам не понадобится. Если дело не решится в пару слушаний, то мы его просто не потянем.

И самое главное!