действительно мог быть именно тот поезд. Чего мы не можем знать, так это находился в поезде товар в момент крушения или его сняли оттуда заранее.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что они могли подстроить это крушение, чтобы обокрасть нас и замести следы. Впрочем, не исключено, что крушение действительно произошло случайно и наш партнер говорит правду.

Бородач, сидевший у стола, вскочил и нервно прошелся из угла в угол палатки.

– С ними невозможно работать, – сказал он. – Они непредсказуемы, они бесчестны, они…

– Они думают то же самое о нас.

Бородач перестал метаться по палатке и резко повернулся к собеседнику, на губах которого опять играла тонкая неопределенная улыбка. Можно было подумать, что сложившаяся ситуация его забавляет; впрочем, зная его, в это было нетрудно поверить.

– Скажи мне, Дауд ибн Зейд, – справившись с новой вспышкой раздражения, произнес бородач, – что ты обо всем этом думаешь? Ты находишься здесь намного дольше, чем я, и должен был хорошо изучить этих людей.

Дауд скрестил на груди руки и далеко, почти до середины палатки, вытянул положенные одна на другую ноги в удобных и крепких американских ботинках.

– Двух одинаковых людей не существует, – заявил он, – но в основных своих проявлениях все мы, двуногие, в общем-то, одинаковы. И наш партнер – не исключение.

– Как это понимать? – нахмурился бородач, которому снова почудилось, что над ним попросту насмехаются.

– Это надо понимать так, что наш партнер – деловой человек, – пояснил Дауд. – Ни один деловой человек, будь он правоверный мусульманин, католик или иудей, не станет резать курицу, несущую золотые яйца. Мы сотрудничаем не первый год, и до сих пор ничего подобного не происходило. Нам не было выгодно обманывать его, ему – нас. Значит, либо налицо досадная случайность, либо что-то изменилось, а мы об этом пока не знаем. Возможно, та самая золотоносная курица просто издохла, не дожидаясь, пока ее зарежут.

– Что это значит?

– Все рано или поздно кончается, шейх, – заявил ибн Зейд. – У моего деда было три нефтяные скважины, а я, как видите, беден: нефтяное озеро под моими родовыми землями оказалось совсем небольшим и все три скважины иссякли еще в дни молодости моего отца. Наш деловой партнер – лицо высокопоставленное, но он всего-навсего человек, и далеко не все зависит от него. Он мог просто-напросто лишиться возможности доставать то, в чем мы нуждаемся. В такой ситуации у него было бы два выхода: поставить нас в известность о том, что он не может больше с нами работать, завершить наши общие дела и распрощаться либо умолчать о происшедших изменениях, чтобы напоследок урвать жирный кусок – взять плату за то, чего не можешь предложить.

– Шайтан! – повторил шейх.

– Но пока это только предположение, – напомнил ибн Зейд. – Если он непричастен к крушению поезда, его сейчас наверняка одолевают точно такие же сомнения в отношении нас с вами. Он может решить, что крушение подстроили мы…

– Но зачем?!

– Чтобы скрыть тот простой факт, что в поезде не было груза, и получить товар бесплатно.

– Проклятье! – Шейх с силой ударил себя кулаком по раскрытой ладони. – Клянусь Аллахом, развлекаться догадками и строить предположения можно бесконечно!

– Полностью с вами согласен, – кивнул собеседник. – Почему бы и нет? Здесь тепло и уютно – словом, обстановка самая располагающая к отвлеченным раздумьям. Вот вам, кстати, еще одно предположение. Если ни мы, ни наш партнер не причастны к этому крушению, можно предположить, что груз очутился там же, где и все остальное, – на дне реки. Упакован он, к сожалению, на совесть, так что вода ему, увы, не повредит…

– Почему «к сожалению»? Что значит «увы»?

Губы Дауда ибн Зейда дрогнули, норовя сложиться в пренебрежительную улыбку, но он сдержался, хотя проявляемая собеседником тупость уже начала его утомлять. Вообще-то, назвать шейха глупцом ни у кого не повернулся бы язык, но сегодня он соображал на удивление туго – видимо, разговор с Москвой здорово выбил его из колеи.

– К сожалению и увы, – повторил ибн Зейд, – речной воде не под силу добраться до содержимого пакетов, а это означает, что их уже нашли либо вот-вот найдут. Значит, этот канал поставок для нас потерян раз и навсегда. Даже если местные власти не обнаружили и никогда не обнаружат груз, даже если его там не было и нас грубо обманули, этим каналом больше пользоваться нельзя. Мы не знаем, что произошло, а на свете нет ничего опаснее, чем неизвестность.

– Что же ты предлагаешь? Сделать вид, что ничего не произошло, забыть обо всем и искать другого партнера?

– О нет! – Лисьи глаза ибн Зейда нехорошо прищурились, рот вытянулся в прямую линию и затвердел, а от звучавшего в голосе легкомыслия не осталось и следа. – Ни в коем случае! Это был бы весьма плохой прецедент, на основании которого кто-нибудь еще может решить, что об нас можно безнаказанно вытирать ноги. Кроме того, пустить это дело на самотек слишком рискованно. Как знать, было ли это крушение на самом деле? Быть может, это – хорошо организованная дезинформация, запущенная спецслужбами? Нет, шейх, мы просто обязаны разобраться в этом деле до конца и завершить его – так или иначе, но завершить.

– Ты читаешь мои мысли, мудрый Дауд ибн Зейд, – снова присаживаясь к столу и закуривая очередную сигарету, сказал шейх. – Клянусь, из тебя вышел бы прекрасный визирь при дворе какого-нибудь древнего султана!

– Думаю, султан из меня получился бы тоже не самый плохой, – откликнулся ибн Зейд.

Это прозвучало как шутка, однако глаза говорившего не смеялись.

– Что ж, – с улыбкой покивал головой шейх, – будем надеяться, все еще впереди. Как знать, может быть, через каких-нибудь десять-двадцать лет ты действительно возглавишь новый султанат? Наше дело крепнет на глазах. Вторжение, которое готовил Хаттаб, к сожалению, не состоялось, но мы здесь, Дауд! Мы уже здесь, а противник об этом еще не подозревает. Нас даже не пытаются преследовать…

– Не обольщайтесь, шейх, – довольно непочтительно перебил его ибн Зейд, которого оптимистичные речи собеседника лишь укрепили во мнении, что тот напрасно оставил штабную работу и взялся руководить делом, о котором раньше знал только по донесениям полевых командиров. – Нас не преследуют лишь потому, что мы пока никак себя не проявили.