Расчистили целый район города, чтобы разместить ее свиту и сопровождающих папу римского, ее дядю. Екатерина привезла с собой потрясающий гардероб и бесподобный набор драгоценностей, а также Марию Мавританскую и Агнессу и Маргариту Турецких, захваченных «в экспедициях против сарацинских стран». На церемонию бракосочетания Екатерина надела наряд из золотой парчи и лилового бархата, отделанный горностаем и множеством драгоценных камней; она была достаточно красивой, несмотря на грубоватые черты лица и глаза навыкате. «Она красивая женщина, когда ее лицо покрыто вуалью», – впоследствии бесцеремонно заметил один придворный.

Праздничная атмосфера бракосочетания на морском побережье, по общему мнению, ослабила и так уже распущенные нравы французского двора, однако для Екатерины Медичи и ее супруга Генриха брачная ночь, должно быть, стала суровым испытанием: Франциск настоял на своем пребывании в комнате новобрачных и наутро (как пишет Брантом) объявил, что оба четырнадцатилетних хорошо проявили себя в «поединке».

Екатерина получила более чуткий прием от Маргариты Наваррской, однако ее первые годы при французском дворе были сложными. Когда в сентябре 1534 года скончался ее дядя, папа римский, ценность союза с семейством Медичи резко сократилась. Новый папа отказался отдавать обещанное приданое Екатерины, и Франциск в ужасе жаловался, что невеста его сына пришла toute nue (совершенно голой). Юный супруг не проявлял к ней никакого интереса как к женщине, а французские придворные глумились над ее купеческим происхождением.

Положение Маргариты Наваррской тоже становилось все более сложным. В октябре 1534 года разразилось «Дело плакатов», когда жители Парижа и нескольких других городов, проснувшись, обнаружили листовки, критикующие «ужасающие, грандиозные и невыносимые злоупотребления папской мессы». Легенда говорит, что одну листовку прикрепили даже на дверь королевской спальни. Когда реформаторы (или, как позже клялась Маргарита, консерваторы, стремившиеся их опозорить) начали оскорблять даже таинства, началась настоящая война. В распространившейся панике учредили специальную комиссию, чтобы судить подозреваемых, а когда в январе 1535 года протестантам удалось расширить ряды сторонников, власти еще сильнее ужесточили карательные меры. Маргарита, наверное благоразумно, удалилась во владения супруга в Беарне, и, несмотря на то что она явно дистанцировалась от тех, кто имел отношение к vilains placards (зловредным плакатам), ее близость с братом в последующие годы, похоже, была немного нарушена.

Публикацию «лютеранских» текстов запретили, хотя многие инакомыслящие теперь следовали идеям не Лютера, а гораздо более радикального швейцарца Ульриха Цвингли[49]. Многие бывшие союзники Маргариты Наваррской сочли разумным бежать за границу. Укрывающие еретиков подлежали такому же суровому наказанию, как и сами несогласные. Одним из тех, кто понес максимальное наказание, сожжение на костре, стал человек, опубликовавший второе издание книги Маргариты «Зерцало грешной души». Сочинение не одобрили в Парижском университете, но когда его включили в список запрещенных трудов, Франциск опять вмешался.

В июле 1535 года он приказал прекратить преследования и освободить всех арестованных по обвинению в ереси (которым, однако, предоставили отсрочку только на шесть месяцев, чтобы отречься от своих убеждений). Король и его сестра вскоре снова были вместе и объединились в попытках реализовать давнюю мечту Маргариты об альянсе всех германских правителей против императора. В начале 1536 года, когда папа римский (по-прежнему добивавшийся союза христиан против турок) организовал мирные переговоры (которые в конечном счете провалились) между Франциском и Карлом V, Маргарита в них участвовала в качестве представительницы Франции[50].

В последующие годы Маргарита Наваррская все больше времени проводила на юге за сочинением книг. Даже супруг Маргариты, если точны воспоминания, приписываемые ее дочери [см. Комментарий к источникам], похоже, жестко предостерегал ее от опасных экспериментов с верой. Многочисленные сочинения Маргариты все больше представляли собой светские тексты, хотя, по сути, зачастую имели нравственную или даже религиозную идею. Что важно, практически ни одна ее книга не выйдет в свет при жизни Маргариты.

В Нидерландах Марию Австрийскую в первые годы ее правления тоже обвиняли в чрезмерной поддержке протестантов, называли bonne luteriene (доброй лютеранкой). Она восторгалась гуманизмом Эразма Роттердамского, который писал о ней с восхищением, а ученый формировался в годы, проведенные в немецких кругах, где были наиболее распространены идеи Лютера. Когда Мария стала королевой Венгрии, она вызвала разногласия, назначив придворным проповедником лютеранина Конрада Кордатуса, который затем пошел в наступление на папство наперекор всему двору.

В 1526 году Лютер посвятил Марии четыре псалма, узнав, что она, по его словам, «склонна к Евангелию», вопреки всем попыткам «безбожных епископов» Венгрии разубедить ее. Брат Марии Фердинанд отчитал правительницу, но Мария написала, что не может контролировать речи Лютера, однако от общности с ним не отмежевалась.

Когда впервые встал вопрос о регентстве в Нидерландах, Мария поспешила (несмотря на все громкие заявления о нежелании принимать этот пост) заверить своего другого брата, Карла V, в том, что по-прежнему верна вере семьи и докажет свою позицию изгнанием всех вероятных лютеран из собственной свиты. Карл, в свою очередь, предупредил, что отправит на костер даже самого ближайшего родственника – родителя, ребенка, брата и сестру, но не потерпит ереси. В сущности же, судя по всему, их позиции не слишком различались. Для Карла, разумеется, это было делом не столько совести, сколько общественного порядка. «Отворачиваясь от католической веры, люди будут одновременно уходить от верности и повиновения своему правителю», – сказал император.

Утвердившись на посту регента в Нидерландах, Мария Австрийская оказалась довольно успешной правительницей, превратив свой двор в центр роскоши и культуры, и со временем построила для себя прекрасный ренессансный дворец в Бенше. Как саму Марию и ее сестер растила Маргарита Австрийская, так и Мария продолжила эту работу, воспитывая тех своих племянниц, которые уже жили под крылом Маргариты. В 1533 году, когда Кристину Датскую в возрасте 11 лет выдали замуж за герцога Миланского, ее дядя Карл согласился, что девочка должна немедленно взять на себя обязанности жены. Однако Мария, как до нее Маргарита, сначала протестовала, а затем уклонялась от исполнения приказа. «Вы можете поставить под угрозу ее жизнь, если она забеременеет раньше, чем станет полноценной женщиной», – писала Мария. Она умоляла брата простить ей откровенные слова, но «моя совесть и любовь, которую я питаю к ребенку, заставляет меня» говорить прямо. Вынужденная отправить Кристину в Милан сразу после ее двенадцатилетия, Мария заболела и попросила отставки.

Как и другие женщины во власти, она убедилась, что постоянный стресс наносит тяжелый физический ущерб, а времена оставались трудными. В 1534 году религиозный вопрос снова вышел на повестку дня. В соседнем германском герцогстве Вестфалия анабаптисты захватили здание ратуши в Мюнстере и объявили новый Иерусалим, основанный на общей собственности и равенстве людей. Когда они призвали истинно верующих присоединяться к ним, многие в Нидерландах услышали призыв и