священнослужители, которых она поддерживала, продолжат двигаться к новой вере, однако далеко не все. Нет оснований сомневаться в искренности убеждений Анны, вопрос в том, насколько далеко заходило ее стремление к чистоте веры.

В проповеди, которую читал впоследствии ее распределитель милостыни Джон Скип, «малые обряды церкви» (анафема радикальным реформаторам) будут описаны как «очень правильные и полезные», если их правильно применять. К тому же ее религиозные привычки тоже не оторвались от старых традиций. Она будет планировать паломничество, верить в пророчество; скажет накануне смерти, что попадет в рай, потому что делала добрые дела, а последнюю ночь проведет в молитве перед освященными хлебом и вином. Все эти действия характерны для старого вероисповедания, а не нового. Однако, наверное, нам не стоит удивляться (прошло всего 15 лет после того, как голос Лютера впервые прозвучал на европейской сцене), что Анна, как многие ее современники, не могла с легкостью отказаться от всех традиций, в которых она росла. Впрочем, убеждения и привычки Генриха окажутся даже более сложными или даже противоречивыми.

Еще до решающего поединка в Блэкфрайерсе Анна Болейн показала Генриху VIII фрагменты запрещенной книги «Послушание христианина и то, как христианские правители должны править» (The Obedience of the Christian Man and How Christian Rulers Ought to Govern), написанной высланным Уильямом Тиндалом. Известный переводом Нового Завета с лютеранскими прологами, Тиндал нашел убежище в Нидерландах, где регенты, пока было возможно, закрывали глаза на присутствие у себя таких персон. В книге отрицалась папская власть, заявлялось, что подданный подотчетен своему правителю, а правитель подчиняется одному Господу Богу. Именно такую идею давно искал Генрих: «Эту книгу нужно читать мне и всем королям».

Если традиционное назначение женщины рядом с могущественным мужчиной – служить ему советником, посредником, своего рода проводником идей и милосердия, то Анна справлялась с ним вполне успешно, в этом ее идеи победили. Однако, кроме прочего, эти идеи начали придавать религиозную окраску вопросу о браке короля Генриха.

Вскоре после слушаний в Блэкфрайерсе ко двору очень своевременно представили кембриджского ученого Томаса Кранмера. Он высказал такую мысль: дело Генриха не подпадает под церковный закон, а является теологической проблемой права папы приказывать государям, и таким образом следует обсудить этот вопрос с богословами (в университетах Европы, а также Англии). Его отправили формулировать свои идеи, под присмотром семьи Болейн.

В течение следующей весны теологические авторитеты, одного за другим, убедили дать Генриху VIII нужный ему ответ, пока наконец (когда сыновья короля Франциска благополучно вернулись на родину) не уступил и Парижский университет. В июне 1530 года Генриху вручили Collectanea satis copiosa, собрание библейских и исторических материалов, свидетельствующих о том, что папа не обязательно имеет верховную власть; в августе король созвал еще одну конференцию в Хэмптон-Корте. В сентябре, получив предупреждение от недавно приехавшего папского нунция, что запрошенный суд Ватикана по браку Екатерины Арагонской скоро начнется, Генрих издал декларацию, запрещающую любой судебный процесс в Риме.

Шокированный посол Карла V Юстас Шапюи предупредил, что если «граф и его дочь» (Анна Болейн и ее отец) останутся у власти, они «полностью выведут это королевство из подчинения папе римскому». В октябре Генрих предложил собранию духовных лиц и юристов поручить рассмотрение дела о разводе короля архиепископу Кентерберийскому, хотя эта идея не сразу дала результат.

Теперь началась пропагандистская война, и часть оружия находилась в руках женщин. Анна Болейн разозлилась, узнав, что Екатерина Арагонская по-прежнему вышивает Генриху рубашки (как когда-то ее мать Изабелла вышивала рубашки Фердинанду), и настояла, чтобы ей (ненадолго, как оказалось) передали эту задачу. Она училась традиционному женскому рукоделию в Мехелене, где в личных вещах Маргариты Австрийской хранились прялка и веретено. Маргарита однажды отправила своему отцу Максимилиану несколько рубашек, которые помогала шить. «Наша кожа получит утешение от встречи с тонким и мягким прекрасным полотном, какое используют для своей одежды ангелы в Раю», – писал Максимилиан в одном из шутливых писем Маргарите.

Перед Рождеством 1530 года Анна заказала новые ливреи для своих слуг с недавно принятым ею девизом «Будет так, ворчите, кто хочет». Это был девиз двора Маргариты Австрийской. Шапюи доложил, будто Анна в Новый, 1531 год объявила, что «она желает, чтобы все испанцы оказались на дне морском… что ее не волнует королева и ее семья, что она лучше пойдет на виселицу, чем признает Екатерину своей королевой и госпожой».

В феврале Генрих VIII потребовал, чтобы церковные власти признали его «единственным защитником и верховным главой Английской церкви и духовенства». Анна Болейн, доложил Шапюи, «так демонстрировала радость, будто она действительно попала в рай». На самом деле возможность ее брака с Генрихом была вовсе не бесспорна. Многие из тех, кто поддерживал Анну в качестве политического противовеса кардиналу Вулси, отказывались от перспективы видеть ее королевой. Однако для Екатерины Арагонской ситуация стремительно ухудшалась.

В конце мая эмиссары Генриха предприняли последнюю попытку убедить Екатерину образумиться. Она отказалась со стойкостью, опровергавшей собственное описание себя как «бедной женщины без друзей и совета». Ее упорство вызвало гнев, который в конце концов завершил два странных года, когда Екатерина сохраняла свое положение королевы, передвигаясь по стране рядом с королем, даже если Анна была в составе свиты. В начале июля все трое были в Виндзоре; 14 июля Генрих и Анна ускакали на охоту в Чертсийское аббатство, а Екатерине приказали остаться. Несколько дней спустя Совет Генриха в первом письме, в котором к ней не обращались как к королеве, отклонил ее просьбу попрощаться со своим супругом.

Ее муж был не единственным членом семьи, с которым Екатерине Арагонской предстояло разлучиться. Дочь Мария была с ней в Виндзоре, но когда Екатерину отослали в одно владение, Марию отправили в другое, в нескольких милях от нее. Существуют некоторые признаки, что Генриха, возможно, вынудили под давлением общественного мнения разрешить им краткое свидание в 1532 году, но совершенно точно известно, что мать и дочь больше никогда не будут иметь возможности жить вместе.

Пока, по крайней мере, Екатерина Арагонская сохраняла свое достоинство. Венецианский гость сообщил, что она ела в окружении 30 фрейлин и имела двор в 200 человек. Однако она считала себя пленницей, сказав имперскому послу Шапюи, что предпочла бы находиться в Тауэре откровенно запертой. Венецианец также высказал собственное мнение, что народ не примет другую королеву.

Держать Екатерину и ее дочь отдельно друг от друга было карательной мерой. Однако существовал реальный страх, что Екатерина – «гордая, упрямая женщина с очень большой отвагой», – как писал Генрих, – может, защищая интересы Марии, «легко начать боевые действия, набрать большое войско и повести против меня войну такую же свирепую, как вела ее