Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что у тебя с твоей женой любовь со школьной скамьи, — замечаю и внимательно наблюдаю за реакцией Быстрицкого.
— А, да, — тут же соглашается. — Ну надо же было как-то объяснить наш ранний брак. Хотя кто умеет считать, тот и так посчитал, что Арсений у нас родился через шесть месяцев после свадьбы.
— Ну так и что было дальше? — возвращаю разговор в прежнее русло. — Тебе позвонил друг из армии…
Быстрицкий обреченно вздыхает и закатывает глаза, мол, надоел этот допрос. Но я от своего не отступлюсь. Я твердо намерена узнать про Льва все.
— Он мне позвонил и сказал, что его отец владеет нашим заводом. Я, конечно, прифигел и сначала даже не поверил. Думал, он меня разыгрывает. Но потом понял, что это все-таки правда. В общем, отец отправил его в Печорск, потому что завод стал приносить все меньше и меньше денег. Моему другу нужен был человек, который смог бы вместе с ним управлять заводом и вывести его на нормальный уровень.
— И этим человеком оказался ты, — констатирую.
— Невероятно, но да. Я тогда заканчивал учебу в институте, никакого управленческого опыта у меня не было. Но я знал завод, так как мой отец всю жизнь там проработал. Ну и я знал местный менталитет, а основной проблемой завода была низкая производительность труда. Первоначальной задачей было повысить производительность.
Низкая производительность труда — это в целом серьезная проблема для России. Именно из-за нее сильно тормозится экономический рост страны. По данным ОЭСР, один россиянин производит в час товаров и продуктов примерно на 23 доллара в то время, как средний показатель по миру — почти 50 долларов.
Из стандартного восьмичасового рабочего дня россияне реально работают 5-6 часов. 2-3 часа уходят на обеды, перекуры, сплетни с коллегами, переписку с друзьями в соцсетях.
И да, это большая проблема для предприятий. Хотя если сказать кому-то из сотрудников, что он мало работает, тут же поднимется вой о том, что он, бедный, упахался, а начальство его не ценит.
— Друг взял тебя работать на завод? — уточняю.
— Да, он стал директором завода, а меня сделал своим замом, чтобы я повысил производительность труда.
— И как ты заставил людей больше работать за те же деньги? — любопытничаю.
Мне и правда интересно. Значительное количество заводов и фабрик просто банкротятся, потому что не могут решить проблему производительности. Таким образом, все, кто вместо работы гонял кофе, и вовсе остаются без рабочего места.
— Во-первых, я запретил корпоративы и празднование дней рождений.
Прыскаю от смеха.
— Во-вторых, я поставил на проходной человека, который каждое утро заставлял всех дуть в трубочку. Если обнаруживался алкоголь, то работник отправлялся домой с вычитанием зарплаты за этот день. Не поверишь, уже через месяц я вылечил пьянство на заводе.
— Очень даже поверю. Конечно, если человек приходит на работу с бодуна, то, как минимум, первую половину дня он толком не работает.
— Да. Ну и третье, что я сделал, пожалуй, самое главное. Я сократил два больших цеха и заменил всех людей на роботов.
— А вот это уже очень смело, — восхищенно произношу.
Быстрицкий кивает.
— Роботы работают быстрее людей и им не надо платить зарплату. Но самое главное другое — роботы держат в страхе всех остальных сотрудников завода. Они боятся, что их тоже уволят и заменят на роботов. А страх очень мотивирует человека трудиться лучше и эффективнее.
— Почему ты сейчас не заменишь всех на роботов?
— Всех людей все-таки невозможно заменить на автоматизированное производство, — мне кажется, лев произносит это с грустью. — Есть специальности, которые не подлежат замене. И с роботами есть серьезная проблема. В России почти нет специалистов, которые бы умели их ремонтировать, а приглашать из-за рубежа слишком дорого. Если робот выйдет из строя, то скорее всего отправится на свалку. Так что нужен баланс между людьми и роботами.
— Ой, да ладно тебе, — игриво пихаю Льва в плечо. — Просто признайся, что тебе нужна всеобщая любовь, поэтому ты никого не увольняешь.
— И это тоже, — тут же соглашается. — Если я всех уволю и заменю на роботов, то кто тогда за меня проголосует?
— Покупаешь любовь избирателей деньгами, — ехидно констатирую.
— И даже не скрываю этого. У всего есть цена. Даже у любви народа к своему правителю.
— Ладно, вернемся к твоей истории успеха. Я так полагаю, ты повысил производительность труда?
— Да.
— А дальше что было?
— Завод стал развиваться и процветать, — произносит с наигранным пафосом.
У меня такое ощущение, что Лев не хочет рассказывать мне все полностью о себе. Каждое слово приходится вытаскивать клещами, а Быстрицкий то и дело норовит перескочить на другую тему или свести все в шутку.
— Как ты стал собственником завода? — спрашиваю прямо в лоб. — Я ведь правильно понимаю, что ты сначала завладел заводом, а потом стал открывать другой бизнес?
— Да.
— И как ты заполучил завод? — я уже сгораю от нетерпения.
— Ира, здесь нет какой-то необычной истории или тайны. Друг платил мне не только деньгами, но и акциями завода. Поэтому в какой-то момент моя доля дошла до существенного уровня. А дальше все было очень банально. Друг решил выйти из этого бизнеса, продать свою долю в заводе. И тут уже я всячески напрягся, чтобы выкупить у него долю, залез в долги и кредиты. В общем, пошел ва-банк и, как видишь, выиграл.
Мне требуется несколько секунд, чтобы осмыслить услышанное. Действительно, чего-то сенсационного нет. Есть предприятия, которые предпочитают платить не живыми деньгами, а акциями этого предприятия. Правда, такая модель больше развита на Западе, чем в России, но и у нас встречается, хоть и редко.
— Кому-то еще, кроме тебя, он платил акциями? — уточняю.
— Да, всему топ-менеджменту.
— Что потом стало с их долями?
— Я со временем выкупил. Ну а дальше пошло по накатанной. В Печорске не было нормальных супермаркетов, как в Москве. Были только продуктовые магазины на первых этажах. Я открыл сеть супермаркетов, и все сразу повалили ко мне. Не было нормальных салонов красоты для женщин. Были обычные парикмахерские. Я открыл салоны красоты. Не было кинотеатра — я открыл. Не было боулинга — я открыл. Не было приличной гостиницы, в которую не стыдно поселить клиентов