него улыбка — озорная и в тоже время застенчивая. Счастливой будет та девушка, которую он полюбит.

Отогнав ненужные мысли, Лера отвернулась и порывисто обняла Ларису:

— Счастливого пути!

С высоты пассажирского сиденья Лариса выглядела совсем крохотной. Тоненький, бледный блокадный цветочек.

Полуторка чихнула и медленно тронулась с места, а к Лере подбежал санитар Илья Осадчий. Надевая на ходу бушлат, он махнул рукой в направлении палатки и выпалил:

— Товарищ военфельдшер, звонили с Большой земли — потерялся саночный обоз из Ленинграда, приказано срочно выйти на поиски.

…Мело так, что среди белого дня наступила кромешная ночь. Чтобы не обморозить лицо, Лере пришлось остановиться и намотать платок, оставив только щёлку для глаз.

Закоченевшие пальцы не слушались, и узел завязался только с третьего раза.

— О, це добре, — сказал подошедший санитар Круглов. Природный русак, он любил шикануть словечком-другим по-украински.

Бросив взгляд на Круглова, Лера вздохнула. Она жалела пожилого Павла Ивановича, который заметно приволакивал левую ногу. Признанный годным к нестроевой службе, он всегда первым вызывался на помощь и впрягался в самые тяжёлые и грязные работы.

Рядом приплясывал от холода Илья Осадчий. После ранения на Пулковских высотах он потерял один глаз, но в тылу не остался. Наблюдая за его работой, Лера порой думала, что природа компенсировала Илье зрение третьим глазом на затылке. Илья был вездесущ и всеведущ, мелькая одновременно сразу в нескольких местах.

— Пошли. — Подняв воротник, она первая двинулась в сторону Ленинграда, но Павел Иванович широким шагом опередил, прикрывая её от ветра:

— Тебя, Калерия Михайловна, беречь надо, ты у нас женщина.

— Я у вас военфельдшер, — сказала Лера, хотя в душе была благодарна Круглову за заботу. Идя наперекор ветру, она и вправду быстро бы выдохлась, тем более что сумка с медикаментами была довольно увесиста, а сумку Лера никому не доверяла и всегда носила только сама.

Под вой вьюги она беспокоилась о том, чтобы не потерять направление, как те несчастные, которых они теперь ищут. Заслонённые главным, из глубины памяти возникали обрывки мыслей, не связанные между собой, и вдруг, когда сил почти не осталось, Лере представилось давно забытое лицо мамы Люды. Отец постарался уничтожить всё, что могло напомнить о ней. Выбросил вещи, порвал фотографии, сжёг документы.

Однажды, когда она спросила про маму, он резко ответил:

— Запомни, Лера, ты никогда не должна упоминать имени Людмилы Степановны Ясиной. Никогда! Так надо.

Подчёркивая дистанцию, отец назвал маму официально, как постороннего человека. Маленькая Лера не понимала, почему так надо, но папе верила, тем более что при разговоре у папы страшно дергался рот, а к шее прилила тёмная кровь. С каждым годом память о маме Люде бледнела, словно мокрой кисточкой смывали акварельные краски с листа ватманской бумаги. А вот теперь, в войну, мама как будто пришла ниоткуда и встала рядом, чтобы отвести беду. Где же ты теперь, мама Люда?

Сотканное из белой пелены снега, мамино лицо виделось чётко и реально. Ошеломлённая, Лера остановилась перевести дыхание, но тут услышала, как совсем близко коротко всхрапнула лошадь. Нашлись!

Она повернулась к санитарам:

— Слышали? Это там!

— Стой, свои! — во всю мощь заорал Илья, рванувшись вперёд.

— Стой! — заглушил его бас Круглова.

Придерживая санитарную сумку, Лера бежала сзади, задыхаясь от снега и ветра.

От снега и инея обоз из десяти повозок был весь белый: белые лошади тянули белые сани, на белых облучках которых неподвижно сидели сгорбленные белые фигуры.

Утром, прощаясь, каждый из возниц по очереди пожал Лере руку, и она удивилась, что у неё такая маленькая ладонь.

Следующей ночью по Ладоге шли танки. Перекатывая гусеницами, они ползли по льду наподобие огромных зелёных жуков, лязгающих железными зубьями. Чтобы тяжёлые машины не проваливались, с них были сняты башни и каждый танк тянул свою башню сзади на волокуше.

Выглянувший из дверей Круглов довольно крякнул:

— Пусть крепче бьют гада. Эх, если бы не моя нога, я бы им показал кузькину мать.

Лера смотрела на танки сквозь мутное окошко палатки и мысленно благословляла их на бой, отчаянно желая, чтобы каждый танкист, севший за рычаги этих танков, пришёл с войны целым и невредимым.

* * *

Сегодня это кажется невероятным, но осаждённый город давал фронту танки. За первые полгода блокады — более 700 машин!

10 февраля на Заводе подъемно-транспортного оборудования имени С. М.Кирова создалась угроза срыва срочного фронтового заказа. Ремонт 13 танков задерживался из-за того, что сварщик И. И.Власов обессилел от голода и не мог прийти в цех. Его привезли сюда на детских саночках. Взобраться на танк у него тоже не было сил. Его подсаживали и поддерживали во время работы.

Когда И.И.Власов закончил сварочные работы, все 13 танков были отправлены на фронт[26].

* * *

За каждые сто тонн груза водители ледовой дороги рисовали на капоте звёздочку, как за сбитый самолёт. Как-то раз Сергей прикинул, сколько спасённых жизней вмещала каждая из этих звёзд. Получалось столько, что дух захватило, и он поклялся себе водить машину, пока руки в состоянии держать руль.

У Сергея звёздочка была уже третья. Для разогрева потерев ладонью о ладонь, он приложил к холодному металлу трафарет и мазнул кисточкой. Густая краска красной гвоздичкой расцвела на тусклой зелени капота.

Как Сергей ни старался рисовать аккуратно, пальцы всё же испачкались в краске, кровавя ногти алым колером. Он яростно потёр кожу ветошью, едва успев поправить ушанку, когда подошёл начальник автобата. В армейском полушубке, стянутом ремнём на талии, капитан выглядел солидно, хотя на самом деле отличался худобой и стройностью. Он мало спал, мало ел и давно забыл, что такое отдых и сытость.

Сергей вытянулся:

— Здравия желаю, товарищ капитан!

Капитан остановил его жестом:

— Медянов, тебе будет особое задание. Вместо эвакуированных повезёшь из Ленинграда спецгруз. Вот адрес, явишься по нему в распоряжение коменданта Бабочкина.

Сергей взял из рук капитана бланк наряда и козырнул:

— Так точно! Явиться к коменданту Бабочкину!

Он так звучно отчеканил фамилию, что по лицу капитана скользнула тень улыбки, тут же исчезнувшая при виде подъехавшей машины шофёра Клюкова с простреленной кабиной и выбитыми стёклами.

«Обычное дело, к которому никак не привыкнуть», — подумал Сергей, глядя, как капитан осматривает повреждённую полуторку. Слава Богу, что Клюкова не зацепило, а остальное починится.

Пока машина стояла под погрузкой, он урвал минутку, чтобы сбегать в магазин и купить кулёк сушек — маме и Кате.

При мысли о Кате его настроение мигом сменилось на тревожное и виноватое: вдруг Катя не пришла по