журналист, посетивший женский батальон, отмечал: «На редкость стройно и молодцевато маршируют взводы “солдат”, подобранных по росту, представляя зрелище и необычное, и трогательное до слез» [Женский «батальон смерти» 1917в: 360]. Впрочем, слово «солдаты», помещенное в кавычки, указывает, что он до конца не воспринимал женщин в таком качестве. Князь А. А. Лобанов-Ростовский отмечал, что женщины, служившие в батальоне, «умело отдавали воинское приветствие и соблюдали дисциплину. Я видел, как они маршировали по Невскому проспекту, направляясь к вокзалу, откуда им предстояло отбыть на фронт. Они выглядели, как отборные воины, а большой золотой крест на развернутом знамени показывал, что в этих женщинах жив дух крестоносцев» [Lobanov-Rostovsky 1935: 236].

Об общественном одобрении женских воинских подразделений свидетельствовало то, что тысячи людей пришли посмотреть на вручение знамен женскому батальону Бочкаревой у Исаакиевского собора в Петрограде. Конечно, многие хотели просто поглазеть на диковинку, но большинство искренне поддерживали женщин-солдат. Корреспондент российской газеты «Новое время» так описывал это событие:

Со времени первых дней революции Петроград не переживал такого радостного подъема, какой ему довелось пережить вчера, 21 июня…

Вся улица заполнена народом. Народом же заполнены все окна и балконы прилегающих к Невскому домов, отовсюду мощно гудит несмолкающее «ура». Со всех сторон машут шляпами и платками, бросают цветы. Многие крестятся, на глазах видны радостные слезы [Проводы первого женского батальона 1917: 4].

Несколько дней спустя многочисленные сторонники пришли посмотреть, как женщины отправятся на фронт, и по пути следования батальона сочувствующие собирались на всех станциях вплоть до Молодечно.

Российское общество также оказывало женским подразделениям денежную и материальную поддержку. На общественных мероприятиях проводился сбор средств для женских воинских частей. Однако денежная помощь поступала не только от буржуазии. На одном благотворительном вечере в Москве несколько мужчин и женщин из рабочего класса пожертвовали по 25 рублей. Один рабочий даже внес 150 рублей [Митинг и сбор женского батальона 1917: 2]. Также проходили мероприятия с участием известных артистов, которые выступали в пользу женщин-солдат [Праздник женского батальона 1917: 4]. Железнодорожные рабочие устроили сбор подарков, которые отправили доброволицам 1-го женского «батальона смерти» [Мужчины к очагам! Женщины к оружию! 1917:2]. Женские организации собирали добровольные пожертвования на приобретение одежды для батальона [Военная одежда для женщин-воинов 1917: 2].

Многие представители российского общества (а также военного руководства) опасались, что женщинам-солдатам окажется не под силу выносить тяготы военной службы. Боевые возможности женщин зачастую вызывали скептическую оценку. После успешного участия батальона Бочкаревой в сражении под Сморгонью многие «облегченно вздохнули: “Ну, слава Богу, русские женщины не осрамились!”» [Солоневич 1955:107]. После боевого крещения женщин-солдат в патриотических кругах раздавались похвалы в их адрес: «Русская женщина на поле битвы, в рядах с героями запечатлела свою беззаветную любовь к Родине, жертвуя жизнью» [О русской женщине 1917: 1]. В глазах некоторых мужчин женщины-солдаты выглядели мученицами, способными искупить все грехи женского рода. Один из авторов популярного «Синего журнала» так выражал это настроение: «Одна капля этой святой крови искупит все ошибки, все легкомыслие, все непостоянство “слабого пола”, представительницы которого шли умирать за Родину и свободу…» [Женщина под ружьем 1917: 10].

Поддержка, оказываемая женщинам-солдатам, часто сопровождалась возмущением в отношении солдат, отказавшихся сражаться. В то время как женщин восхваляли за то, что они берут на себя мужские задачи, мужчин, уклонявшихся от солдатских обязанностей, осмеивали и язвительно советовали им выполнять за женщин работу по дому. «Жутко и радостно жить в дни подвигов, когда женщины делаются мужчинами. Когда иные мужчины становятся “бабами”, попросту трусами, тогда – только жутко, противно…» – писал автор статьи о шествии батальона Бочкаревой от Казанской площади к вокзалу [Дочери отечества 1917: 3]. Назвать мужчину «бабой» было тяжелым оскорблением. В одном журнале появилась карикатура: мужчины в бабьих платках качают на руках плачущих младенцев и лузгают семечки, а их жены в солдатской форме, вскинув головы, маршируют по улице [Бочарникова 2001: 190]. В ответ на критику со стороны мужчин женщины-солдаты часто советовали им идти по домам и заниматься готовкой и уборкой. Таким образом, в сложившихся обстоятельствах стало допустимым, чтобы женщины перенимали мужское поведение, особенно когда мужчины поступали «не по-мужски».

Однако для мужчин было недопустимо уподобляться женщинам, особенно когда дело касалось солдатских обязанностей. Для выживания страны в военное время требовалось, чтобы мужчины исполняли свою роль защитников, их отказ от этой функции воспринимался как катастрофа. В желании женщин самим вступить в бой видели естественную реакцию на происходящее:

Трусы, дезертиры, изменники и предатели никогда не были героями русской женщины, и если дезертирство, трусость, предательство и измена явились ударом для всего русского народа, то удар этот с особенною силою почувствовала русская женщина, и она берется за оружие не только для того, чтобы спасти погибающую Родину, но для того, чтобы спасти свою веру в мужчину, свою веру в жизнь [Проводы первого женского батальона 1917: 4].

Многие русские мужчины восхищались женщинами-солдатами, их преданностью Родине и самопожертвованием, однако сожалели, что приходится использовать женщин подобным образом. Священник, служивший молебен в память погибших героинь из батальона Бочкаревой, выразил это распространенное мнение:

Для России настала страшная, но славная година. Грустно и невыразимо страшно, что мужчины допустили, чтобы женщины умирали вместо них за нашу несчастную страну Но навсегда прославятся русские женщины, которые с готовностью на это шли [Dorr 1917: 76–77].

Даже более прогрессивные представители российского общества сдерживали свой энтузиазм по поводу женских подразделений, беспокоясь из-за нарушения гендерного контракта. Временное правительство также подвергалось критике за привлечение молодых женщин к участию в боевых действиях; возникла значительная «общественная неприязнь к тем, кто допускал, чтобы семнадцатилетние юноши и восемнадцатилетние девушки подвергались таким страшным опасностям» [Abraham 1992: 141].

Мнение, что женщинам не место на поле боя, даже в самых чрезвычайных обстоятельствах, было особенно распространено в консервативных слоях российского общества. Для них единичное боевое выступление бочкаревских доброволиц было недостаточным доказательством, что женщины смогут достигнуть постоянного успеха на поле боя. Мнения часто были основаны на мизогинии: «“Черту не под силу было погубить Россию, и он наслал в окопы баб”, – так описывает отношение одной пригородной деревни к женщинам-воинам очевидец» [Витетская 1917:2]. На одних представителей российского общества женщины-солдаты производили положительное впечатление, но другие питали к ним враждебность. В Бочкаревой они видели тиранку, одержимую манией величия и помешанную на мелочах военной жизни, но неспособную поддерживать в своем подразделении настоящую дисциплину. Не лучше были и ее подчиненные: «Они курят махорку, играют в чехарду, борются, валяясь в пыли плаца, и все это для