доступным образцам – то есть мужчинам. Чтобы стать хорошими солдатами, им приходилось отказываться от своей женственности. Более того, чтобы достичь настоящего успеха и избежать критики, им приходилось становиться даже лучшими солдатами, чем мужчины. И то и другое чрезвычайно беспокоило мужчин. Отношение к участию женщин в боевых действиях также сильно зависело от тогдашней политики, а иногда даже противоречило общепринятым общественным взглядам. Более того, прослеживается отчетливая разница между отношением мужчин-военных к отдельным женщинам, вступавшим в мужские воинские части, и их восприятием женских воинских формирований, созданным в 1917 году.

Случаи вступления отдельных женщин в русскую армию были нерегулярными и эпизодическими; соответственно, различались и реакции мужчин-военных на участие женщин в боевых действиях. Поначалу большинство мужчин сомневалось в пригодности женщин к военной службе, и поэтому многие противодействовали попыткам женщин стать солдатами. Офицеры, происходившие в основном из высших слоев общества (по крайней мере, до Февральской революции) и разделявшие консервативные взгляды, выступали против участия женщин в боевых действиях, считая это коренным нарушением устоявшегося гендерного порядка. Обнаружив женщин в рядах своих подразделений, русские офицеры часто отправляли их домой или назначали на более «подходящие» медицинские или вспомогательные должности. Другие же, уступая настойчивости женщин, разрешали им остаться и давали возможность проявить себя. На тех, кто видел, как женщины исполняют воинский долг, большое впечатление производили их храбрость, стойкость и боеспособность.

Рядовые солдаты, контактировавшие с отдельными женщинами – участницами боевых действий, реагировали по-разному. Они проявляли любопытство, испытывали замешательство, стыд и возбуждение. Их первоначальной реакцией часто было удивление, смешанное с приятным недоумением. Некоторые, очевидно, не могли противостоять искушению из-за столь близкого присутствия представительниц противоположного пола. В результате некоторые женщины, служившие в мужских подразделениях (например, Бочкарева), сообщали, что подвергались сексуальным домогательствам. Впрочем, неизвестно, двигал ли этими мужчинами подлинный сексуальный интерес, или они действовали в соответствии с некими ожидаемыми редакциями на присутствие женщин. Агрессивное сексуальное поведение могло быть попыткой продемонстрировать власть и превосходство над женщинами, бросившими вызов прерогативе мужчин в военной сфере. Это имело особое значение, если учесть, что внешность большинства женщин-солдат была совершенно не женственной: они брили головы, носили мужскую одежду. Возможно, посредством сексуального насилия мужчины «наказывали» женщин, которые пытались подражать как мужскому облику, так и мужскому поведению, тем самым нарушая гендерный контракт.

Других женщин-солдат сослуживцы-мужчины принимали доброжелательно с их первого появления в воинских частях. Некоторые женщины, особенно совсем молодые, оказывались под покровительством солдат-мужчин, которые проявляли к ним отеческую заботу и внимание. Маргарита Коковцова, в начале войны вступившая в казачий полк, вспоминала, что мужчины ее подразделения обходились с ней крайне деликатно. «Они удивительно предупредительны, до трогательности вежливы и относились ко мне прямо как к своему ребенку» [Розанов 1915: 14]. Некоторые – например, пятнадцатилетняя Зоя Смирнова и ее подруги, при попытке вступить в действующую армию получили поддержку со стороны солдат-мужчин. Иногда мужчины видели в женщинах-солдатах своеобразные талисманы своих подразделений, как в случае с Мариной Юрловой. Зачастую, обнаружив в своей среде переодетую женщину, солдаты-мужчины испытывали удивление, но их реакция не обязательно была негативной. Екатерина Алексеева, которая вступила в армию, переодевшись мужчиной, вспоминала: «Когда узнали, что я девушка, целовали меня, радовались мне, все расспрашивают, все расспрашивают, как я, что было со мной. Такие милые!.. Никто меня ничем не обидел» [Женское дело 1915 № 2:19–20] (Алексеева имела в виду поцелуй, лишенный сексуального подтекста, выражающий дружескую или родственную привязанность.)

В конце концов с большинством женщин, сражавшихся в составе мужских подразделений, свыклись, а многие из них даже снискали уважение и восхищение сослуживцев. Эти женщины стойко переносили тяготы военной жизни и выполняли все, что требовалось от солдат. В результате солдаты-мужчины стали воспринимать их как в некотором смысле равных себе. Многим из женщин-солдат давали мужские прозвища – в знак того, что они влились в солдатскую среду. Это не означает, что рядовые русские солдаты, вместе с которыми служили одна-две женщины, положительно относились к внедрению в армии принципа гендерного равенства. Этих женщин-солдат по-прежнему рассматривали как исключение; историки Энн Гриз и Ричард Стайтс отмечают:

Если мужчины воспринимали их как боевых товарищей, это обусловлено не эгалитарной идеологией, а скорее крестьянским этосом (подавляющее большинство солдат были крестьянами), в соответствии с которым женщинам всегда полагалось заниматься тяжелым физическим трудом [Griese, Stites 1982: 65].

Кроме того, именно мужчины, имевшие опыт непосредственного общения с женщинами-солдатами, как правило, выше всего оценивали их способности.

Более сильную реакцию среди мужчин-военнослужащих вызвало создание в 1917 году женских воинских формирований. Хотя отдельные женщины по-прежнему служили в мужских подразделениях, с конца мая большинство женщин, вступавших в русскую армию, присоединялись к женским подразделениям. Появление многочисленных групп женщин, вооруженных и прошедших военную подготовку, стало более значительным вторжением в сугубо мужскую сферу военной жизни. Кроме того, восприятие женских воинских частей во многом определялось политикой, поскольку они создавались в рамках мероприятий по укреплению армии, для продолжения войны, и поэтому пользовались поддержкой Временного правительства. Таким образом, реакция мужчин-военнослужащих на женщин – участниц боевых действий, была в меньшей степени обусловлена восприятием гендерных ролей или даже классовым сочувствием, и в большей – отношением к войне. Для понимания отклика мужчин-военнослужащих на женские воинские формирования важно учитывать, что эти женщины вступали в армию добровольно, а состоявшие из них подразделения организовывались под эгидой провоенно настроенного правительства.

Некоторых военных беспокоили сексуальные контакты между солдатами мужского и женского пола. На заседании солдатских делегатов, посвященном вопросу создания женских воинских частей, один из присутствующих спросил: «Кто поручится за то, что присутствие женщин-солдат на фронте не приведет к тому, что там появятся маленькие солдатики?» [Бочкарева 2001:212]. Проблемой сексуальных домогательств были особенно обеспокоены мужчины-офицеры 1-го Петроградского женского батальона, уделявшие ей первоочередное внимание на своих офицерских собраниях. Капитан Шагал, командир третьей роты, выразил беспокойство, что офицеры, пришедшие из разных частей, «слишком мало знали друг друга, чтобы ручаться один за другого». Однако, по его утверждению, поддержание приличий внутри батальона целиком зависело от мужчин. По словам капитана, сами женщины вели себя безукоризненно: «Батальон был объединением лучших, честных русских девушек и женщин, которые хотели служить, даже неизмеримо больше – принести себя в жертву Родине» [Шагал 1969: 8].

Шагал отрицает, что в батальоне имели место нарушения благопристойности, однако Бочарникова, как указывалось ранее, сообщает о случаях сексуальных сношений военнослужащих 1-го Петроградского женского батальона с мужчинами-офицерами и инструкторами. И по-видимому, проблема не ограничивалась этим подразделением. В российском обществе ходили слухи о сексуальных злоупотреблениях во 2-м Московском женском «батальоне смерти», и Бочкарева, очевидно, нашла этому подтверждения, когда проводила