Когда такую же дощечку одевали на шеюМицунари, он дышал медленно и глубоко. Остальных уже вывели на улицу, и онразличал выкрики любопытных, глазевших на бесплатное зрелище. У этих изнеженныхвельмож, этих наскоро собранных крестьян обычно было не так уж много поводовдля веселья. Жизнь Киото – это затворничество, и публичная казнь троих даймио являласьсобытием, которое потом будут смаковать и обсуждать ещё долгие годы. Ну а ужсейчас они старались получить всё возможное от такого случая. Он расправилплечи, почувствовав на них наконечники копий. Какие тяжёлые. Но он привык кнасмешкам и оскорблениям. Целую неделю он просидел среди собственныхиспражнений, прикованный цепью у входа во дворец Токугавы здесь, в Киото, а еговраги и те из друзей, кто заключил мир с победителями, приходили поглазеть нанего и плюнуть ему в лицо. Он отвечал им, не теряя присутствия духа, и дажезаставил устыдиться Кобаякаву. Нельзя будет сказать, что Исида Мицунари умерпостыдно, хотя он и отказался совершить сеппуку, хотя его и поймали, какбеглого каторжника, переодетым в платье дровосека. Они не понимали.

Он вышел из крепости и остановился, словнонаткнувшись на взрыв шума и возбуждения, раздавшийся в окружающей толпе. ЖителиКиото, пришедшие порадоваться. А до Сандзе ещё так далеко. Но после утреннегоприступа живот успокоился. Он улыбнулся. Иеясу сам дал ему лекарство отжелудка, готовя его казнь.

Копьё на его плече шевельнулось – мягкоенапоминание. Он пошёл, не отводя взора от спины идущего метрах в пятидесятивпереди Кониси. Рёв в толпе усилился. «Полицейский!» – скандировали там. Ониненавидели его – за это. Но если бы он сейчас сидел на трибуне, видневшейсячуть впереди, а принц Иеясу шагал здесь, они бы его любили. Или, по крайнеймере, делали вид. Так же, как они делают вид сейчас, что любят Токугаву?

Кто там был на трибуне? Она все ближе. Онподнял голову, но от ледяного ветра, продувавшего улицу насквозь, глаза егототчас наполнились слезами. Там, должно быть, сам микадо. Его, конечно, неразглядеть, он наверняка внутри своего отделанного золотом ящика: глаза простыхсмертных ни в коем случае не должны видеть его лицо. Но он видит то, чтопроисходит снаружи, а вокруг него будут его придворные вельможи и дамы.Приятное развлечение для регента богов, которое отвлечёт его от бесконечныхзанятий икебаной и поэтических состязаний, заполняющих всё его время. Повод дляоживления жизни в Киото. Потому что это мёртвый город и, следовательно,подходящее место для смерти. Большая часть домов по-прежнему лежала в руинах –напоминание о гражданской войне, которую вёл Нобунага много лет назад. Хидееситак ни разу и не удосужился приехать сюда. Даже императорский дворец нёс следызапустения. Чего не скажешь о новом, блистающем белой краской дворце Токугавывсего в нескольких кварталах от него.

Ниже императоров восседали победители. Их онне удостоит и взглядом. Он знал их всех – военачальников, шагавших за золотымвеером принцев Токугавы. Даже женщины Токугава присутствовали здесь, чтобыпосмотреть на казнь Полицейского. И, конечно, сам Иеясу. А у него за плечомэтот человек, Андзин Сама, ясно различимый из-за своего огромного роста,бледной кожи, густой бороды. Андзин Сама. Человек с пушками. Некоторыеговорили, что без Андзина Самы Токугава даже не начинал бы этой войны.

Его босые ноги шлёпали по земле, и, наступивна острый камешек, он перекосился от боли. Толпа истолковала это по-своему ипронзительно взревела. Но ведь они и сами ёжились. Ветер такой ледяной.

Дрожала ли сегодня Асаи Едогими? Её здесь небыло. Не было ни Оно Харунаги, ни его брата. Они оставались за неприступнымибастионами Осакского замка, отсиживались в безопасности. Только Ода Нобунагасумел взять штурмом эту крепость, но с того времени Хидееси удвоил укрепления игарнизон, чтобы сделать замок абсолютно неприступным; поэтому принцесса моглапозволить себе игнорировать лесть Токугавы, его слова о том, что эту кампаниюон предпринял исключительно ради её сына. И оставаться в безопасности со своимлюбовником и со своими фрейлинами. И с любовниками своих фрейлин… Потому чтоНорихазы тоже не было здесь, чтобы увидеть смерть своего отца. Норихаза продолжалжить, как и должен был вследствие их клятвы, данной Хидееси. Пока жив Норихаза,пока он помнит все, день расплаты Токугавы близится. А Норихаза запомнит всё.

Сандзе. Толпа напирала со всех сторон площади,сдерживаемая только конями солдат Токугавы. Голова Нагацуки Масае виднеласьиздалека на копьё, воткнутом в землю. Анкокудзи стоял на коленях, вытянуввперёд шею. Как он, наверное, жалеет, что не вспорол себе живот на поле боя уСекигахары. И что не присоединился к воинам Сацумы в их удивительном,бесстрашном и успешном прорыве к свободе. Возможно, если бы он присоединился кСацуме, то был бы сейчас по-прежнему свободным и влиятельным. Клан Сацума всеещё удерживал южный остров и не собирался его сдавать. Голова Анкокудзипокатилась в пыль. Мицунари смотрел на кровь, бьющую фонтаном из обрубка шеи.Анкокудзи был сильным человеком. Интересно, из его шеи тоже вытечет столькокрови?

Настала его очередь. Как быстро она подошла! ИКониси уже мёртв. Вставая на колени, тот перекрестился по христианскому обычаю– загадка, в которую он верил, которая, наверное, должна каким-то чудеснымобразом приклеить обратно голову к телу и вознести его в рай.

Как скоро, и в то же время – как долго. Песокплощади врезался в его колени даже сквозь полы кимоно. Ветер свистел вокруг егоголовы. Его головы. И шум наплывал и снова исчезал в ушах, неясный гомон,похожий на отдалённый гром.

Что-то коснулось его шеи – холодная стальнаяполоска – и снова ушло. Вот сейчас.

Сейчас. Вот…

Всадники скакали по дороге, ведущей с гор кпобережью. Основная масса, очевидно, слуги – похожие друг на друга и платьем, илошадьми, нагруженные коробками и разнообразным оружием. Двое впереди ехали навороных жеребцах, оба были одеты в светло-зелёные шёлковые кимоно. У обоих наголовах конусообразные соломенные шляпы, защищающие от палящего солнца. Но наэтом сходство и кончалось. Бородка Косукэ но-Сукэ была такой же тощей, как иего тело, – всего лишь несколько седеющих прядей на подбородке. Лицо же УиллаАдамса всё заросло тёмной курчавой бородой, хотя и коротко подстриженной. Дажев седле он возвышался над своим другом.

Дорога спустилась на равнину, и Сукэ натянулповодья. – Вот это – полуостров Мируа.