Космос в его глазах счастливо переливался, затягивая меня, как омут. Грудь начала разрываться подкатами, заставлявшими ее судорожно подниматься и опускаться. Горло свело так, будто я сделала глоток кислоты, и глаза обожгли горячие слезы.

Долго же я их ждала…

– Бип-бип-бип-бип! – бешено разошелся аппарат, к которому был подключен Гриша.

– Иди ко мне! – Я даже обувь не сняла и залезла к нему. Слезы текли ручьем, и я щедро заливала ими Гришу. – Моя хорошая! – приговаривал он, обнимая меня. – Моя девочка!

– Детка, там все в порядке, – послышался голос Серого.

Он находился снаружи палаты и, судя по отвечавшему ему женскому голосу, не пускал к нам медсестру. А может, и нет. Мне было все равно, даже если бы он ее впустил. Я была счастлива.

Мне удалось продержать Гришу в больнице только неделю вместо двух недель, и то – титаническими усилиями, а уже на рассвете последующего за выпиской дня проснуться от его оральных ласк.

На сломанных пальцах началась гангрена и, к сожалению, их пришлось ампутировать, чтобы сохранить ему руку.

Ребята шутили, что если бы ему отрезали не пальцы, а х*й (это их выражение, а не мое!), то ему бы пришлось совсем туго. Гриша на это говорил, что двоих детей он уже заделал, а для всего остального у него были пальцы (по факту минус два), язык и кое-какие сбережения, чтобы купить секс-игрушки на любой вкус и не оставить свою даму скучающей по ночам.

Я с искренним восхищением оценила его логику и изобретательность, но все-таки была рада, что его главное оружие все еще было при нем. Он же хотел десятерых маленьких Астаховых, а для этого как раз и нужно было то самое главное оружие.

Не думаю, правда, что десятерых я потяну, но третьего вполне возможно. Я даже уже на досуге подумала, что его можно будет назвать Валерием в честь моего отца: волка, по утверждению моей матери, умевшего любить нежно.

Ну, а к отсутствию двух пальцев на левой руке мы оба привыкли быстро. В конце концов, левой рукой он стрелял только, чтобы ранить, а вот правой уже на поражение, так что его рабочий инструмент все еще был при нем, как и спрос на него, ведь кто-то всегда хотел убить кого-то и был готов заплатить для этого настоящему профи и лучшему стрелку города, моему не состоявшемуся убийцы и возлюбленному.

Запах свежескошенной зелени преследовал меня все утро. Само собой он мне мерещился, во-первых, потому, что в пентхаус он просто не мог проникать, а во-вторых, было начало сентября, и зелень уже не была такой свежей.

Я зевнула, тщетно пытаясь вдеть сережку в ухо. В спальню ненавязчиво проникал аромат блинчиков, тонко смешиваясь с не существующей зеленью. С такими запахами, да после почти бессонной ночи, я вообще еле двигалась, а для предстоящей встречи мне нужна была хотя бы какая-то бодрость. Я и так с ней затянула, подготавливая то одно, то другое, а животик ведь скоро будет виден и как раз этим мне не хотелось афишировать.

Вода в ванной затихла, и я, положив непокорную сережку на комод к ее паре, оглянулась на Гришу. Голый, мокрый и мегасексуальный он прогнал из спальни все запахи кроме своего и выбил все мысли из моей головы.

Я вдохнула не вымываемый запах сигарет, разбавленный цитрусовым гелем для душа и чем-то бритвенным, и осторожно коснулась кончиками пальцев того места на груди, где раньше у Гриши была татуировка волчьей головы. Кстати, байки о том, что это якобы было тавром хозяина города, были самыми настоящими байками, а сама татуировка была сделана Гришей еще в юности.

Кожа в том месте казалась горячее, и каждый ее неровный выступ будто обжигал мои пальцы, и я хмурилась, проводя по ним снова и снова.

Мне было так жаль, что Грише пришлось вытерпеть эту боль, как и ему было жаль, что в тот вечер, когда наша семья, наконец-то, воссоединилась, он не послушал меня и ушел.

Я взяла город, фактически нашими с Гришей страданиями, но он повторил мне ту же фразу, что и Алеша в день, когда мы покидали город и на кладбище над могилой матери я призналась ему в краже алмазов:

– Все сложилось, как надо!

Ну, что ж… Может, и так. В конце концов, мы оба знали, на что шли, вступая в игру.

Я повела пальцы выше и, очертив ключицу, обвела на шее его новую татуировку игральной карты, а точнее – пиковой дамы. И в этот раз это действительно было тавро. Мое тавро, ведь лицо дамы было моим.

– Как себя чувствуешь? – заботливо спросил Гриша, что он взял за привычку делать приблизительно каждый час. Он даже весы купил какие-то навороченные, чтобы я каждое утро взвешивалась, и сантиметр, которым планировал измерять мои будущие окружности. – Не тошнит? – Он перехватил мою руку и прижал ее к своей щеке. – Голова не кружится?

– Пока нет, – так же тихо ответила я, любуясь его лицом.

Испещренное морщинами и шрамами оно могло оттолкнуть любую женщину, но не меня, а космос в его глазах предназначался только мне.

– Одеться не желаешь? – Я скользнула взглядом ниже его пояса. – Или так будешь завтракать?

– Так буду завтракать, – ответил Гриша, имея в виду явно не тот завтрак, о котором говорила я.

Он ловко развязал мой халат и, сбросив его на пол, с нежностью приложил ладонь к моему животу.

– Григорий младший не возражает, чтобы я чуть-чуть поласкал маму? – лукаво сверкая глазами, спросил он.

– Чуть-чуть ты не умеешь, – прошептала я, касаясь губами его упрямого подбородка.

– Чуть-чуть ты не любишь, – возразил Гриша и, переместив ладонь на мою грудь, перехватил мои губы. Вторая его рука уже совершала волшебные действия у меня между ног, распаляя мое желание.

– Меня будут ждать, – теряя разум, выдохнула я, обвиваясь руками вокруг его шеи.

– Будут, – не стал спорить Гриша в коротком перерыве между поцелуями. – Хоть до весны.

– Мне бы этого не хотелось, – в полустоне выдавила я. Соски стали твердыми и жаждали его губ.

– Конечно, нет! – муркнул Гриша и углубил поцелуй.

Я ответила на него со всей страстью и прижалась к нему грудью, ощутив жадное прикосновение твердой плоти – его главного оружия. Гриша отреагировал моментально и, подхватив меня, уложил на постель.

Жертвуя собственным удовольствием, он припал ртом к моим влажным половым губам. Я поймала в зеркале на потолке свое лицо с выражением чистейшего экстаза, но все-таки нашла это не справедливым и попросила Гришу лечь на спину, а сама пристроилась сверху, только лицом не к нему, а к его главному оружию.

Половые губы раскрылись сильнее, и язык Гриши заскользил по ним, сделав лишь короткую паузу для того, чтобы его рот мог издать сладкий хрип, вызванный прикосновением моих губ и языка к его возбужденному члену.

Ммм!!! Двойное удовольствие!

В прихожую едва доставали лучи из залитой утренним солнцем гостиной, но их излишек нисколько не мешал тому, что в ней происходило.