– Это же тот дневник, о котором ты говорил?

– Вроде бы, да, – мято ответил я, прокручивая в голове те события.

Честно, я даже не вспоминал о дневнике с момента окончательного ухода от родителей. Не хотел ворошить прошлое. Ещё много веков назад я отпустил эту ситуацию, ведь сейчас вокруг меня есть те, кого я могу назвать семьёй. Тогда было пролито много слёз, я был излишне сентиментален, сейчас же всё изменилось, я не вижу смысла в страданиях по прошлому. Этот дневник не вызвал у меня бури эмоций, но перечитать его хотелось. Интересно узнать, сильно ли изменилось моё мировоззрение с того времени.

Мэри заинтересованно читала мои записи. Их было действительно много. Я вписывал туда все накопившиеся чувства и эмоции, которых было в тот период немало.

– А ты писал туда вот это? – спросила Мэри, показав мне конец тетради.

«Ты уронил, когда уходил». То есть, в тот день я был с дневником? Это ж надо было так переволноваться, чтобы забыть о присутствии немаленькой тетради в руках…

– О, там ещё что-то! – Мэри полезла в коробку и достала бумажный лист.

«Если не злишься и захочешь поговорить, я буду в ЦАП (Центральном Адском Парке) весь сегодняшний день. Отец».

Меня кинуло в жар. Прошло больше миллиона лет, что ему от меня надо? Мы же никто друг другу.

– Пойдёшь? – спросила Мэри.

– Да, – ответил я без лишних раздумий, схватив пальто с вешалки и, накинув его на спину, полностью не одевая. – Всё-таки у нас есть недоговорённости.

Это решение было спонтанным. Я мог не идти, но во мне вновь заиграл подросток. Странное ощущение: сердце бьётся куда быстрее и становится куда жарче. Казалось бы, самый обычный адреналин, но это чувство было каким-то… другим. Более ярким.

––

Отец ничуть не изменился. Внешне не постарел (как, собственно, и должно быть), малость исхудал. Он всё такой же краснолицый брюнет с огромными габаритами и властным характером.

– Давно не виделись, – сказал отец, через три минуты молчания, после моего прихода.

Мы то смотрели прямо, наблюдая за спадающими листьями с толстых деревьев, то краем глаза поглядывали друг на друга, но никто из нас, вплоть до его «приветствия», не находил правильной фразы. Я и не собирался её искать.

– Почему в коробке? – спросил я настолько серьёзно, будто это самое важное, что я хотел спросить. – Чтобы отправить тетрадь, можно было обойтись почтовым пакетом.

– Ты видел, сколько сейчас пакеты стоят?! – закричал отец голосом старика-маразматика. – Коробка подороже на пару душ, но она хоть в быту пригодится.

– М-м-м… Спасибо за заботу. И что тебе нужно?

Во время разговора мы даже не смотрели друг другу в глаза. Мы смотрели прямо, будто говорим с кем-то другим. Будто незнакомцы, какими, в самом деле, и являемся.

– Хотел спросить то, что терзало меня все эти годы. Почему ты ушёл?

– Терзало? Разве ты не говорил мне, что у вас всё было хорошо, когда меня не было?

– Это… сложно объяснить.

– Мы никуда не торопимся.

Отец, как оказалось, волновался куда больше меня. Я, в свою очередь, даже не понимал причину своей тревоги – а оно было. Это было бы объяснимо, если бы отец бил меня в детстве. Но этого не было. Хотя они с матерью частенько дрались вечерами, когда в бизнесе что-то шло не так, но меня это никак не задевало.

– Нет, серьёзно, ответь на мой вопрос. Что тебя не устраивало? – ушёл от вопроса отец. – Я читал твой дневник. Не понимаю, почему тебе не нравилось так много личного пространства. Подростки это любят.

– Я был необычным подростком, – холодно ответил я.

– Ой, не начинай! Все мы были одинаковые!

– Хватит судить по себе! – разозлился я, выпрямившись в спине. С ненавистью я таки посмотрел отцу в глаза. – Ты всегда так делал!

Эмоции вновь бурно заиграли, прям как в юности. Отец не стал ничего доказывать, а лишь улыбнулся уголком губ. Я быстро успокоился и вновь, слегка сгорбившись, расселся на деревянной лавке.

– Ты ведь ничего не знаешь о моём детстве. Мы никогда не говорили об этом.

– Ну началось! – снова взбушевался я. – Детство-детство! Да срать я хотел на твоё детство, ясно?! Прошлое не оправдывает поступков настоящего!

– Да послушай меня уже! – крикнул отец и встал с лавки, развернувшись ко мне спиной.

– Уже уходишь?

Не ответив, отец приподнял лёгкую кофту болотного цвета, оголив спину с пунктирной волной сгнивших ссадин, порезов и шрамов. Проходящие мимо демоны смотрели на отца, как на извращенца, а я, словно закомплексованный подросток, спрятался в пальто, изначально даже не обратив внимания на обильное количество ран.

– Вот, – сказал отец. – Полюбуйся на моё наследие. Теперь ты понимаешь, что было бы с тобой, если бы я брал пример с твоего деда?

Я смотрел на эти жестокие, явно сделанные с особой «любовью» порезы около минуты. Их было так много, и от каждого становилось не по себе. Каждый шрам индивидуален и чем-то отличим от другого. Один толще, другой – тоньше; некоторые пробиты насквозь, а какие-то – по поверхности упругой демонической кожи; на некоторых местах шрамы заменяли ссадины от плети или чего-то подобного. Кажется, прадед Смерти и Лары был больным ублюдком со своей философией.

Но даже это не заставило отца убедить меня. Зато заставило надолго отпечатать его изуродованную