Тогда я подумал, что он шутит. Может, лишь хотел сказать таким образом, что всё в моей жизни зависит от меня? Я не верил в это «у вас нет точного исхода». Он всегда всё знал. Настолько точно, что мог пересказать всю мою жизнь.

Орёл не соврал. Девушка была. Девушка с золотистыми локонами, в которых прятались цветы с белыми и жёлтыми лепестками. Девушка с глазами неописуемого цвета, мешающего в себе природные черты. Девушка объективно красивая. С нежными чертами лица, не лишёнными детской наивности,

и очаровательным круглым носом. Богиня, вышедшая с Олимпа – с одного из девяти миров Иггдрасиля. Когда она спускалась на массивные ветви Древа, бережно раздвигая листву на своём пути, птицы и звери встречали её, столпившись у ног, а из-под коры дерева показывались ромашки.

Девушку звали Афродита. Она была одной из немногих Высших Богов, кто посещал Иггдрасиль на досуге. Многие о дереве даже не знали – как не знал бы и я, если бы не жил там с самого детства. Олимп она не любила также, как и я ненавидел Дуат7. Скучное ведь место. Также, подобно Олимпу, один из миров Иггдрасиля. Её задача в Олимпе – дарить людям радость, когда сама она не была оптимисткой, я же в Дуате бинтовал мёртвых людей с ног до головы. В Дуат скидывали тела людей, на переработку, чтоб не гноить Землю своими мерзкими сморщенными телами – и было это задолго до того, как их души додумались переселять в Ад. А если подумать, Иггдрасиль – хранитель второсортных миров. Верхними Мирами, как таковыми, считались лишь Ад, Рай, Чистилище и Асгард, а всё остальное – Миры Иггдрасиля.

И мы, двое заскучавших богов, встретились, однажды, на верхушке Дерева. Я глядел в пустой верх, который даже небом нельзя было назвать, а Афродита, извиваясь, куталась в крупной листве Мирового Древа. Иногда, смотря вверх, я позволял себе поглядывать на неё, и в один такой раз она поймала мой взгляд. Засмеялась.

– Что, настолько нелепо выгляжу? – спросила она, петляя на спине с вытянутыми руками.

Вдобавок её смешила моя смуглая кожа, сливающаяся с Пустотой. Глаза мои были до блеска яркими, отчего ей порой казалось, что на неё глазеют два летающих рядом светлячка. Лицо моё всегда отображало утомлённость, а потому «светлячки» казались сплюснутыми от двух накрывающих их «туч». Иногда «светлячки» вовсе пропадали, когда их закрывали выпадающие из резинки локоны, ранее являющиеся частью конского хвоста, висящим на затылке.

– А, не-не, не подумай, – смутился я. – Просто поглядываю иногда.

– М-м-м… Понятно, – она перевернулась на живот и положила ладони под щёки, уперев локти о толстую ветку. – Понравилась, значит?

Что, ждёте этого нелепого покраснения с фразами, вроде: «Что?! Нет! Конечно, нет!» А этого всего не будет. Будет лишь сердце, забившееся вдруг сильнее, и мгновенно прерывающееся дыхание, а всё остальное – лишь показуха.

– Возможно, – ответил я. – Но тебя это, смотрю, не удивляет?

– Не-а, – едва ли не шёпотом произнесла Афродита, надкусив яблоко, всё это время лежащее неподалёку от неё – вероятно, и выросшее совсем недавно, когда она спустилась на ветви. – Не удивляет. Столько парней на меня западает, что даже скучно…

«Ну, ещё бы, западает», – подумал я.

Лицом мила, а одевается, ходя по грани между раскрепощением и скромностью.

– Ты же Мансоур, да? – спросила Афродита. – Из Дуата.

– Анубис. Да, я, – угрюмо ответил я.

– Поня-я-ятненько, – зевнула девушка, уткнувшись лицом в листья, словно в подушку. – А ты чего здесь?

– Заскучал…

Я сидел, прижав ноги к груди, и продолжал пялиться в Пустоту, даже не замечая, как Афродита подбирается ближе ко мне своими нелепыми кувырками.

– А мы чем-то похожи, – сказала она. – Может, это знак? – захихикала. – А ты… как заскучать умудрился, ещё и таким молодым?

– А тебе-то откуда знать, молод я или нет?

Жителям Иггдрасиля понятие «время» было чуждо. Ни о его ходьбе, ни о молодости и старости, ни о дне и ночи никто не знал. А она жителем Дерева и не была – видать, оттуда, извне, и узнала.

– Да-а-а… знаешь, жителю Дерева это всё сложно объяснить, – задумалась Афродита. – И ты ушёл от вопроса.

– Хм, – пожал плечами я, – само как-то. Заскучал и заскучал.

– Ясно-ясно. Значит, в другой раз обсудим, – Афродита улыбнулась.

Каюсь. Я соврал. Румянец, выдавший моё смущение, всё же был. А глупые отговорки не проговаривались лишь вслух, мешаясь у меня в голове.

– Вот, бывает же так, – она поднялась на ноги, размяв спину. – Встретятся невзначай двое заскучавших богов… Может, ещё поможем друг другу… Поможем-м… – Афродита, играючи ущипнув меня, прошла к двери в Олимп.

***

– Значит, встретил девушку? – спросил Орёл с неприсущим ему весельем. – И как, влюбился?

– Громко сказано… – отмахнулся я. – Просто поболтали. Вроде, должны ещё встретиться. Да и не очень-то я хочу…

– Чего не хочешь?

– Ну, любви этой. Лишние обязательства только.

– Как правило, те, кто говорят о ненужности любви – те в ней больше всего нуждаются.

Я мечтал быть похожим на него. Таким же мудрым и невозмутимым. Никогда не получалось. Во мне всегда оставалась эта «человеческая» глупость и эмоциональность. Всякий раз, когда я пытался превзойти всех, то опускался всё ниже – и, наверное, именно это заставило меня усомниться во всём. Чего бы я ни делал и каким бы не следовал принципам, сценарий останется тем же.