Вернувшись в Москву, Лена была представлена родителям Бориса, а через две недели объявила собственным, что выходит замуж. В блаженном состоянии любви к себе и к жизни она проводила последнюю студенческую весну на втором футбольном поле за столовой МГУ.

В кустах на неприметной лужайке за вторым футбольным полем стояли две скамейки из досок, положенных на кирпичи, и камень, покрытый фанерой. Лужайку раз и навсегда оккупировали преферансисты МГУ. Играли только в «Ростов» – быстро и дорого: за пару с переменой, то есть за час сорок, полагалось расписать пульку на троих до пятидесяти по две копейки. Лена целыми днями ошивалась в этой, исключительно мужской, компании, прогуливая абсолютно все лекции. Мальчики относились к ней со снисходительным уважением: тянет на красный диплом, не посещая занятий, а играет в преферанс, как всякая баба… в общем, по-бабски. Ни на проигрыш, ни на выигрыш, а на процесс. Но игры не испортит. Пытался кто-либо из них обратить на себя Ленино внимание или нет – этого Лена не замечала, она собиралась замуж. Играла же целыми днями в карты лишь потому, что впервые мальчики с «зарубежки», да еще на два года старше, приняли ее за свою. Тем более, что ее Боря все равно на работе.

Алку, с которой дочь по-прежнему делилась всем, не заботило, что дочь прогуливает занятия: в зачетке у нее все годы были только пятерки. Компанию мальчиков-аспирантов «зарубежки» мать приветствовала, считая, что рано или поздно помимо преферанса дочь найдет в компании и иные привлекательные стороны. Но с известием о появлении в ее собственной жизни какого-то Бори из Люблино Алка, безусловно, не могла примириться. Дочь не просто неразборчива, такое впечатление, что ее тянет исключительно на помойки.

Алка включила все способы увещевания и принуждения. Под ружье она призвала свою теперешнюю лучшую подругу Соню, прозванную Котовым «Сонька – золотая ручка» за неукротимое желание уехать в Израиль и болезненную любовь к шмоткам, которые та без устали добывала у барыг возле «Березки». Алка пыталась призвать и Ирку, и та, хоть душой и не разделяя Алочкин гнев, отговаривала племянницу от этого замужества, понимая, что сестра растила дочь совсем не для этого.

А дочери было начхать на увещевания Соньки, что при окладе в сто рублей своего суженого про горные лыжи придется забыть, и даже на угрозы матери, что она больше ни одной новой тряпки, ни джинсов из «Березки», ни финских сапог не получит: пусть приучается жить на зарплату инженера. Но мало-помалу регулярное исполнение матерью и Сонькой на два голоса песни, что семья Бори-горнолыжника затянет ее в совдеповскую рутину – стирка, прополка картошки на шести сотках дачного участка и ремонт «Жигулей», возведенный в культ, – делали свое дело. Капля точила камень, и Лена стала свинчивать со свиданий с Борей и все чаще… ходить в кино или в театр с аспирантом с «зарубежки» Колей Вардулем из той самой компании преферансистов.

Коля Вардуль ошалел и испугался, когда на него обратила внимание Лена Котова, которая неплохо играла в преферанс, запросто курила «Gitane», обрезала острым словом кого угодно, когда мужики проверяли ее на вшивость, а на поверку оказалась начитанной интеллигентной девушкой, верящей в любовь. Пока Коля разбирался со своим испугом, Алка с Сонькой, со своей стороны, шли атакой на Лену:

– Гуля, это семья потомственных дипломатов, интеллигентов в третьем колене! Коля – мальчик с гарантированной карьерой, человек нашего круга. Он будет тебя всегда носить на руках.

С их точки зрения, брак с Вардулем был билетом в искомую касту. Дедушка – драгоман-переводчик с японского, работал еще с Рихардом Зорге. Отец – выпускник института военных переводчиков, куда он откосил от фронта, кадровый офицер ГРУ – Главного разведывательного управления, – сосланный после блистательного провала в Париже в ссылку в ГДР. В этой стране он прожил беспечно лет десять, вырастив сына Колю, говорившего на немецком как родном. Алка только загадывала, чтобы дочь в этот раз не подвела ее. Она даже поступилась принципом о том, что «девушка из хорошей семьи обязана ночевать в своей постели», когда дочь сообщила, что для подготовки к госэкзамену по политэкономии едет к Коле Вардулю на дачу с ночевкой.

– Куда?

– В Серебряный Бор.

– Ну, поезжай, только позвони мне обязательно вечером.

Идя от такси по дорожке к крыльцу дома, того самого, где еще так недавно жил Юрий Трифонов, Лена почти физически ощущала детскую радость героя его романа «Обмен», который кубарем скатывался с крыльца веранды и босиком бежал к Москве-реке именно по этой самой каменистой, утыканной осколками угля, дорожке. Именно к тому месту, где в Серебряном Бору в шестидесятых купались Гуля с отцом. Может, ей правда стоит выйти замуж за Вардуля?

В июле Виктор Степанович отправил будущих молодоженов в дом отдыха в Адлер. Приехав, Гуля объявила, что беременна уже как два месяца, и мать вновь забила тревогу: какой ребенок? У них с Колей жизнь только начинается, один аспирант, вторая готовится к аспирантуре, надо защититься, уехать за границу – зря, что ли, дочь выдают замуж за сына потомственных дипломатов-гэбэшников со связями? А эта дура решила завести ребенка и похоронить свое будущее. Нет, только аборт. Гуля отстаивала свое право на ребенка, точнее, на собственное решение.

Коле Вардулю, встречавшему Лену «на кругу» Серебряного Бора, куда Лена приезжала на такси, на ребенка было, в общем-то наплевать. Было ли ему не наплевать на Лену? Сложный вопрос. Раз уж все решено, раз уж будет ребенок… Раз уж его собственная мать, отгоревав с поджатыми губами, что ее мальчик, не знавший женщин, влюбился именно в такую, твердо знающую, чего хочет она… Значит, так тому и быть, не ломать же все.

Лена с Колей Вардулем поселились в двухкомнатной квартире Вардуля-дедушки. При первой же встрече с новой семьей Алочка поставила вопрос ребром: эту квартиру в сталинском доме на Ленинском проспекте и Гулин однокомнатный кооператив на «Академической» надо обменять на трехкомнатную в тихом центре! На это Вардуль-папа заявил, что дети не должны сидеть на шее родителей: сначала им трехкомнатную квартиру подавай, потом ее придется обставлять… Котовы должны продать квартиру дочери и отдать деньги детям для ремонта Ленинского, покупки мебели и всего иного, что их душе будет угодно.

Котов не верил своим ушам: ему предлагают продать квартиру, на которую он положил столько сил и здоровья? Алка не верила своим ушам: неужели в Москве бывают идиоты, продающие квартиры, когда все нормальные люди бьются за них до последней капли крови? Намерена была Алка и с самого начала внести ясность в вопрос материальной помощи детям. Выяснилось, что Вардуль-папа считал, что если его сыну потребуется, допустим, пальто, а сын по каким-то уважительным причинам не в состоянии его купить… Конечно, папа поможет.

– Но у семьи должен быть бюджет, дети должны уметь планировать расходы, откладывать что-то. Нельзя жить от одной родительской подачки до другой!

– Вы, Наталия Семеновна, считаете мою помощь подачками? У наших семей разная жизненная философия.

– Детям действительно будет трудно, – пыталась вставить слово примирения жена Вардуля-папы. – Скоро Лена родит, придется бросить аспирантуру…