Конечно, свою негативную роль играли договоренности с французским союзником. Торопливость наступления 2-й армии объясняется отставанием ее движения от тех графиков развития операции, что были намечены русским Генеральным штабом перед войной. В штабе Северо-Западного фронта, возглавляемого бывшим начальником Генерального штаба, опасались, что 2-я армия не успеет перерезать отступающим от Гумбиннена за Вислу немцам пути отхода – железнодорожную магистраль. Поэтому главкосевзап Я.Г. Жилинский, несомненно, превосходно знавший о крайне неудовлетворительном состоянии тыла 2-й армии, и «подгонял» войска А.В. Самсонова.

Вне всякого сомнения, Жилинский не опасался поражения 2-й армии даже при таком тыле, так как был твердо убежден, что противник разбит при Гумбиннене и не сумеет оказать должного сопротивления. Операция 2-й русской армии представлялась в штабах Северо-Западного фронта и Ставки не серией боев с главными силами 8-й германской армии, а скорее простым движением вперед, чтобы не столько разгромить, сколько пленить откатывавшихся на запад немцев. Пленить столько, сколько будет возможным. Для этого требовалось только преодолеть сопротивление войск заслона – германского 20-го армейского корпуса, поддержанного ландвером.

Что же касается темпов форсированного движения частей 2-й армии в глубь Восточной Пруссии, то в высших штабах не представляли себе усталости солдат и офицеров, вынужденных идти без отдыха по песчаным и супесчаным почвам. С боями и в тех условиях, когда нельзя было рассчитывать даже и на самый маленький трофей – немцы угоняли лошадей в глубь страны и сжигали все повозки. Советский исследователь справедливо говорит: «Мы не имеем никаких оснований считать, что Жилинский, отказывая 2-й армии в отдыхе и не раз подталкивая Самсонова, вел его корпуса к явному провалу. Мы просто считаем, что усталость и измотанность войск… рисовалась Самсонову и Жилинскому по-разному. Последний, в тиши своего кабинета в штабе фронта, вне каких бы то ни было боев, впечатлений, забыл или не принял в расчет настоящее положение вещей с действительными войсками. А человеческие силы имеют предел, переходить который небезопасно»[149].

Единственный боевой опыт Я.Г. Жилинского в годы Русско-японской войны 1904–1905 гг. ограничился должностью начальника Полевого штаба наместника на Дальнем Востоке адмирала Е.И. Алексеева. В то же время А.В. Самсонов провел Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. и Русско-японскую войну в строю – в кавалерии. Следовательно, и личный военный опыт этих двух военачальников, дающий единственно верную оценку состояния войск, был кардинально различным.

Интересную подробность сообщает советский генерал-майор Б. Кондратьев. В свое время ему довелось беседовать с Н.А. Даниловым, который в августе 1914 г. занимал должность главного начальника снабжений Северо-Западного фронта. Данилов вспоминает, что сразу после Гумбинненского сражения, в Варшаве, в штабе Северо-Западного фронта состоялось совещание с представителями Ставки по поводу дальнейших действий в Восточной Пруссии (в этот момент и Ставка и штаб Северо-Западного фронта находились в одном и том же месте – в Варшаве). На данном совещании присутствовали Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, его начальник штаба Н.Н. Янушкевич, главкосевзап Я.Г. Жилинский, его начальник штаба В.А. Орановский и Н.А. Данилов. В то время, как Янушкевич предложил решительно двинуть 1-ю армию вперед, к Алленштейну, Жилинский выступил резко против, полагая, что 2-я армия, к которой перешла теперь главная задача в Восточно-Прусской наступательной операции, справится и своими силами. Но, кроме того, существенную, как оказалось впоследствии, роль сыграл личный фактор. Жилинский заявил Янушкевичу: «Если последовать Вашему предложению, Николай Николаевич, то от моей армии ничего не останется»[150]. Под «моей армией» подразумевалась 2-я армия, которая в большей мере (кроме 13-го армейского корпуса) была набрана из состава войск Варшавского военного округа, которым перед войной командовал генерал Жилинский. В то время, как 1-я армия полностью состояла из войск Виленского военного округа, которым до войны командовал П.К. Ренненкампф. Получается, что даже и такое вот сепаратное тщеславие могло играть выдающуюся роль в вождении войск! Просто-напросто, Я.Г. Жилинский желал, чтобы и тем войскам, которыми до войны командовал он сам, выпала своя доля славы.

Это обстоятельство, как сообщает Н.А. Данилов, стало одной из причин того, что генерал Жилинский предпочел поверить в те сведения, сообщенные штабом 1-й армии, о том, что значительная часть немецкой группировки отошла в крепость Кенигсберг. Желая дать «своей армии» возможность одержать победу, штаб фронта, вероятно абсолютно намеренно, как нам представляется, раздробил действия армий фронта. Считая, что 2-я армия, имевшая «на бумаге» вдвое больше пехоты, чем 1-я армия под Гумбинненом, расправится с противником своими усилиями, штаб фронта подыграл тщеславию штаба 1-й армии.

Командарм-1 П.К. Ренненкампф отлично знал, что никакая полевая победа в глазах Ставки не сравнится со взятием крепости Кенигсберг, и поэтому предпочел приковать свои войска к крепости. Что должен был делать в этой ситуации штаб фронта, призванный координировать и организовывать взаимодействие армий? Разумеется, в категорической форме потребовать движения корпусов 1-й армии вперед, на Алленштейн, дабы сомкнуть фланги армий Северо-Западного фронта. Однако генерал Жилинский совершил обратное – он позволил Ренненкампфу остановиться, а потом и напрямую приказал блокировать германские крепостные районы – Кенигсберг и Летцен.

Причина этому, помимо неверных разведданных, нехватки в 1-й армии пехоты и неумелых действий кавалерии 1-й армии – еще и личностная. Главкосевзап горел желанием одержать свою собственную победу – ведь Самсонов был поставлен во главе 2-й армии уже в ходе сосредоточения. И эта победа должна была превзойти Гумбиннен – уничтожение 8-й германской армии в Восточной Пруссии. А так как штаб фронта полагал, что сил для этого у 2-й армии хватит, то 1-я армия и оказалась прикована к Кенигсбергу.

Само собой разумеется, что впоследствии вся вина будет свалена на командующего 1-й армией, а к осени 1914 г. эта несправедливая и лживая легенда о «предательских» действиях П.К. Ренненкампфа обретет всероссийское значение. Слухи об «измене» стали распространяться почти сразу же. Например, 25 сентября курляндский губернатор С.Д. Набоков доносил министру внутренних дел: «По мере отступления армии генерала Ренненкампфа из Восточной Пруссии, в городах среди публики на железной дороге и вообще среди населения стали умножаться разговоры о том, что русские войска терпят поражения благодаря присутствию в них офицеров немецкого происхождения, что генерал Ренненкампф изменил, что он имеет брата, командующего корпусом в германской армии, действующей в Пруссии, что он вызван в Петроград для объяснений и т. п. В столь непосредственной близости к театру военных действий такие слухи представляются в особенности опасными, так как они могут проникнуть в армию и привести к тому, что нижние чины станут различно относиться к офицерам в зависимости от того, какую фамилию носит тот или другой»[151].