чуть позже, мои слова не оказались ложью. Антуан прав, в покое меня уже не оставят и выход из создавшегося положения может найтись только единственный –на какое-то время сбежать в глушь.

— Решайся, Даниэль! Сколько Лауре можно за тебя отдуваться? Выглядишь в точности как я во время своей первой дуэли. Поверь, никто на тебя не набросится, и не начнет кусать. Налить бренди для храбрости? — Антуан шутил, не подозревая, насколько он близок к истине.

— Обойдусь.

— Рад вас видеть! — улыбка получилась у меня ненатужной.

Я обвел взглядом гостей дома Дигхтелей. Не каждый из них был одинаково приятен, но количество удивило. Не ожидал — как много, оказывается, не шапочных знакомых, а ведь это ещё не все! К тому же я был доволен произведенным эффектом: большинство из них даже не подозревало, что мое вечно серьезное лицо — не маска, которую привык носить не снимая, а физическое уродство.

— На всякий случай хочу напомнить. Хозяин дома — вот этот человек и, если возникнут затруднения, прошу вас, обращайтесь именно к нему.

Я осторожно покосился на Антуана: как он отреагирует на мою не слишком удачную шутку? Тот всем своим видом показывал: «А чего другого от тебя было ждать⁈»

— Господа, рад представить вам свою супругу. Захотите поговорить о чем-нибудь серьезном — политике, финансах, религии… уверяю вас, в таких вещах Аннета даст мне огромную фору, — и мне заранее было жалко того, кто в разговоре с ней начнет умничать.

— И что ж тогда остается на твою долю? — Серж сар Дуавьез был тем, увидеть которого мне хотелось больше других.

— Лошади, искусство, новый фокус могу показать. Кроме того, полагаю, мне удастся уговорить господина сар Дигхтеля исполнить свое новое произведение. Словом, дел хватит и для меня.

Вечер прошел с единственной мыслью — скорей бы уже все закончилось. Облегчение я испытывал лишь в те моменты, когда находил взглядом Антуана, и мысленно посылал ему проклятия. И когда танцевал с Аннетой. В остальное время мне приходилось не закрывать рот. Шутить, что никогда не было моим козырем. Многозначительно пожимать плечами или уводить разговор в сторону, когда он касался той темы, ради которой, собственно, все и они собрались. А произнесенный мной тост: «За то, чтобы сбылись все наши надежды!», можно было трактовать как угодно.

Мы с Аннетой провожали гостей вместе с сар Дигхтелями, и наравне с Антуаном мне пришлось целовать на прощание дамам ручки, и обещать господам нанести им визит как только, так сразу. Я смотрел на их лица, и не видел разочарования. Что означало — мой замысел удался. Наконец, все разъехались, и у меня появилось возможность провести несколько минут наедине с Аннетой перед разговором с сар Дигхтелем, на которой Антуан настоял.

— Я все время открываю в тебе что-то новое, Даниэль, — сказала она.

— И что на этот раз?

— Знаешь, как ты выглядел?

— Даже не догадываюсь.

— Человеком, которого гости застали врасплох. Они нагрянули внезапно, и ты к их визиту не был готов. Но гости для тебя дорогие, ты им искренне рад, и потому тебе пришлось нивелировать все огрехи своим радушием.

— Это было задачей хозяина дома, и я не увидел ни единой оплошности с его стороны. Все прошло замечательно. Без малейшего намека на скандал, стол был великолепен, программа вечера тоже, а в музыке Антуан разбирается куда больше других.

— Не делай вид, что ты не понимаешь. Антуан просто растворился в твоей тени.

— Надеюсь, это его не слишком огорчило.

— Наоборот, он был крайне доволен.

— В свою очередь хочу сказать, что ты затмила всех.

— Я очень старалась, Даниэль!

— У тебя отлично получилось. Аннета, мне предстоит очередной разговор с Антуаном. Не знаю, насколько он затянется, и будет лучше, если ты запрешь дверь в наши комнаты. В том числе, и на засов.

— Думаешь, настолько все серьезно?

— Не уверен. И все-таки не забудь.

Ожидая меня, сар Дигхтель расположился на выходившей во внутренний двор террасе третьего этажа. Он сидел в кресле, а столик рядом с ним был заполнен корзинкой с фруктами, парой бокалов, бутылкой темного стекла, и похожей на кубок серебряной чашей со льдом.

— Укромное местечко! — кивнул я: цветущие в огромных мраморных вазонах кусты полностью его скрывали.

— Прячусь здесь, когда никого не хочется видеть.

— Почему не в кабинете? Вряд ли кто-то посмеет в нем тебя потревожить.

— Даниэль, ты прочувствуй, как здесь хорошо! Какое небо, а запах сада⁈ Посмотри на огни, что отражаются в Брикберсе. Как они мерцают, и вечно по-разному. Иногда у меня получается придумать к их сверканию мелодию. Мое любимое местечко, когда хочется вдохновения. — Антуан вздохнул. — Скоро начнутся дожди, за ними придут заморозки, и чтобы на все это полюбоваться, придется ждать до следующего лета. Не люблю осень! Ни раннюю, ни позднюю, вообще никакую. Какая-то она грустная, как напоминание о том, что смерть неизбежна. Что же тогда говорить о зиме?

— Для этого и позвал — посозерцать?

— Нет. Очередная попытка достучаться: почему⁈ Даниэль, единственное слово, и ты поймешь, как нас много, и как мы искренне верим — стране нужны перемены. Дело ведь не в тебе, как таковом.

— И в чем же тогда?

— Извини за громкие лозунги, но мы видим в сарр Клименсе знамя, под которым можно собраться. Согласись, одной идеи, какой бы великой она ни была, мало. Единственное слово, Даниэль!

— Что для тебя власть?

Здесь, на террасе, действительно было замечательно. Прав Антуан — запахи, звезды, отражения огней в воде, вид на спящий город… Чашечку кофе еще, и я бы почувствовал себя наверху блаженства.

— Наверное, то же, что и для остальных.

— Власть — это, прежде всего, ответственность, а я ее не желаю.

Нисколько не меньше не хотелось быть игрушкой в руках тех, для кого борьба со скукой — смысл бесконечной жизни. Действуют они не напрямую, но не даром же говорится, что у Пятиликого нет других рук, кроме человеческих.

— И чего же ты хочешь, Даниэль?

— Не поверишь — покоя.

— Ты⁈ — Антуан действительно не поверил.

— Я. Хочу дом, детей, возможность просыпаться во сколько заблагорассудится, часами пропадать в библиотеке, собаку, с которой буду гулять по осеннему лесу, слушая, как шуршит под ногами опавшая листва, и любуясь той зеленью,