смерти случится не дворцовый переворот, а смена власти. Таким образом, при любом исходе обвинений в заговоре можно не опасаться: на престол взошел тот, кто прибыл к финишу первым.

— И каковы шансы у меня?

— Во всяком случае не хуже, чем у остальных. Ты и раньше был на виду, а то, что происходило с тобой в последнее время, только прибавило тебе популярности. Если бы я тебя не знал, наверняка бы подумал, что действуешь ты целенаправленно. И еще… — Антуан замялся.

— Ты говори-говори!

— Твоя жена, Аннета. Она не из дворянской семьи, и для простого народа этот факт значит многое.

— Кто и когда спрашивал его мнение?

— Не скажи, Даниэль, ты не прав! Его настроения нельзя не учитывать! Особенно в создавшейся ситуации, когда все может закончиться бунтом. Вначале эпидемия, затем три неурожайных года подряд, а тут еще и война. Напомнить, сколько крестьян рекрутировано и погибло?

— Два года, не преувеличивай.

— Прогнозы на нынешний урожай тоже не утешительны. Даниэль, прозвучит громко, но ты — наиболее подходящая кандидатура.

— Те, кто сейчас рвется к власти, тоже прикрываются заботой об отечестве. И как ты… вы, — поправился я, ведь Антуан говорил не от своего имени, — все представляете себе, так сказать, процедурно?

— Этот вопрос уже не ко мне. Моя задача — поговорить с тобой на правах лучшего друга и родственника. Ну так что? Скажешь — да, и мой дом превращается в твою штаб-квартиру.

— Родину люблю, умереть за нее готов, участвовать в тараканьих бегах — нет.

— Судьба родины — это бегущие тараканы⁈ Ты умеешь удивлять!

— Не слишком ли много пафоса даже для композитора?

Перед тем как выйти из кабинета, я задержался возле картины. Прав Антуан, есть в ней что-то особенное, но дело совсем не в оптической иллюзии.

Я долго не мог заснуть: тоже, нашли мессию! Ворочался, пока не разбудил Аннету.

— Почему не спишь?

Перед тем как ответить, я некоторое время любовался ею полусонной.

— Не получается.

— Так на тебя повлиял разговор с Антуаном?

— Однажды я дал обещание, и теперь появился шанс сдержать слово.

— Но что-то тебя останавливает.

— Все так и есть.

— А какое оно, твое обещание, серьезное? Или пустяки?

— С какой стороны на него посмотреть. С одной, как будто бы шутка.

— А с другой?

— Словами нельзя разбрасываться.

— Если это была шутка, может, и относиться соответственно?

— Хотелось бы.

— Но какая-то причина тебе не позволяет. Знаешь, чему я научилась у тебя первым? Оценивать все, что происходит с тобой и вокруг тебя… какое бы тут слово подобрать? Не скептически, не цинично, а… отстраненно. Если ты сейчас отстранишься, это тебе поможет?

— Уже!

— Я не то имела ввиду, подожди! — отбиваясь от рук, попросила Аннета. — Вначале дай обещание.

— И какое же?

— Больше не поедать себя по пустякам.

— Клясться не буду, но попытаюсь.

Глава 21

Глава двадцать первая

Утром, во время завтрака, Антуан старательно делал вид, как будто ничего не произошло. И все-таки мелочи его выдавали. Настроение сар Дигхтеля было понятно. Фактически ничем не рискуя, у него появился шанс стать родственником монарха. Я смотрел на него и размышлял: а что, если ему откроется правда, ведь наверняка она известна не только мне? Как он переживет, и насколько изменится? При всем уважении к Стивену, его позиция тоже была понятна. Займи трон кто-то другой, сар Штраузена либо отодвинут от него полностью, либо он начнет подвизаться на второстепенных ролях.

Мы с Антуаном шутили, по привычке подтрунивая друг над другом, а заодно я упорно не замечал его попытки обратить мое внимание на утренние газеты. Что в них могло быть нового⁈ Просматривая столичную прессу еще в Клаундстоне, ко мне невольно приходила мысль, что внимания моей персоне уделяется слишком много. Когда с течением времени ничего не изменилось, понял — кто-то целенаправленно подогревает ко мне интерес. Осознание пришло вчерашним вечером — кто именно и почему. Что, в сущности, не меняло ни капли. Оставалось проверить единственное, и, чтобы убедиться, я взял одну из них. И не ошибся. То, что случилось в доме сар Штраузенов, было описано не выходкой человека, которому не пришло в голову ничего более умного, как публично унизить человека, а едва ли не благородным поступком.Виновницей по-прежнему оставалась Аннета, но причина инцидента была ловко завуалирована. Газета была взята наугад, но можно было нисколько не сомневаться — в остальных примерно такая же картина.

— Какие планы на сегодня? — в конце завтрака поинтересовался Антуан.

— Такие же, как и вчера. Жду возвращения Тоннингера, а пока знакомлю Аннету с Гладстуаром.

— А что там у тебя с Домом Милосердия? Если проигнорировать, получится очень невежливо.

— День назначен не был, следовательно, срочности нет. Навещу по возможности.

— В этом ты весь! — то ли похвалил, то ли выразил порицание Антуан.

Письмо было за подписью Сантры, и не содержало ни слова о срочности встречи.

Гладстуар действительно красив. Особенно его древняя часть — Конкорт. Ажурные, перекинутые через приток Брикберса мосты, и каждый из них выглядит произведением искусства. Многочисленные, сверкающие золотом шпили, венчающие сложенные из белого камня башни. Паутина выложенных желтой брусчаткой улиц, дома из красного кирпича, крытые небесного цвета черепицей, и много-много зелени — парки, лужайки, цветники и гигантские, раскидистые дубы. Обычно такими художники изображают сказочные города, и я нисколько не сомневался — многие из них черпают вдохновение в Конкорте. Смотришь потом, и думаешь — люди в них наверняка живут счастливо. Имеют достаточно денег, чтобы ни в чем себе не отказывать, законы работают одинаково для всех, у них нет ни войн, ни эпидемий, ни голода, а потому они всегда дружелюбны и веселы.

Конкорт для Аннеты я приберег напоследок, потому что особенно замечательно он смотрится в лучах заходящего солнца.

— Нравится?

— Очень! Точь-в-точь, как в моей любимой детской книжке. Даниэль, ты не показал мне дом, в котором родился.

— Он в другой стороне, и отсюда его не видно. Как-нибудь при случае.

— А вернуться в него не хочется? Ты говорил, ваша семья прожила в нем не одно поколение.

— Нет. Знаешь, я не испытываю к нему никаких чувств. Нам пришлось покинуть его, когда я был совсем мал, и потому о нем не