Утром первого сентября Ляля еле проснулась – ведь ночью она слушала разговор о Дусе и заснула только тогда, когда совершенно уверилась: бабушка не только развила лисам мозг, но и продлила жизнь. Ведь Дуся, которая так волновалась и не хотела отставать по дороге в универмаг, старше Ляли, она помнит маму молодой девушкой, ещё не курящей… Теперь Ляле казалось, что она видела Дусю и когда на них с бабушкой напали собаки – может, это она сидела тогда рядом с Лялей. Она тощая, волос плохой… Впрочем, начиналась метель, может, это и не Дуся совсем, кто их, этих крестовок, разберёт…

Наскоро умывшись и наотрез отказавшись чистить зубы, Ляля побыстрее – как бы не опоздать! – надела кофточку и восхитилась: на рукавах внизу – воланы, спереди тоже воротник-волан. А вот и школьный сарафан. Сарафан купила бабушка в магазине. Воланы касаются его, украшают. В школу Ляля шла в новых, таких многострадальных туфлях. Из-за них у мамы украли кошелёк. Удивительные туфли – чёрненькие с вырубкой. Колготки на Ляле кружевные, в волосах никаких бантов, но вплетены маленькие заколки-цветочки, они переливаются. Делая причёску, мама чуть подстригла Лялю, подкрутила странным тёплым аппаратом – и Ляля стала вся в кудряшках и усыпанная переливающимися малюсенькими цветочками. Холодный ветер развевал волосы, Ляля была счастлива – самое худшее, все детсадовские мучения, позади. И пусть Лиза и Настя с ней в классе, а глупая Эля, с которой Ляля хотела быть в одном классе, в другом, пусть и это, хотя и жаль ужасно. Но у Ляли теперь такая мама, она будет работать здесь на телевидении, а не как у Лизы – в казино, да и выглядит мама просто сногсшибательно. И Ляля сейчас красивее, чем на детсадовской фотографии.

Я им ещё докажу, я им ещё покажу, торжествовала Ляля, подпрыгивая в автобусе на задней площадке вместе с бабушкой и мамой. Когда они появились на школьном дворе и подошли к милой учительнице, та сразу вручила табличку «1А» Ляле. Было рано, народ только начинал подтягиваться на линейку, к учительнице подходили какие-то взрослые, и все улыбались Ляле; наконец огромный дядя в тёмно-синем костюме сел перед Лялей на корточки, дал ей большой колокольчик, просто огромный колокол, и сказал:

– Позвони.

Ляля затрясла колокольчик, позвонила. Звук, как и положено колокольчику, был несколько неприятный, режущий, но звонкий, и не такой пронзительный, как лисий лай.

– Сможешь у меня на плече сидеть?

– Смогу! – обрадовалась Ляля; она сразу поняла, что будет звенеть в колокольчик, открывая учебный год. Она видела такое в новостях когда-то давно: девочка сидит на плече у молодого дяди.

– А не испугаешься? Давай попробуем. – Дядя подставил плечо. – Сядь и обними меня за шею. Да другой рукой, в этой же колокольчик. – Дядя встал – Ляля «улетела» под небо, как на каруселях, она стал выше всех. Выше учительницы, выше знакомых по садику противных мамаш. Сейчас они задрали свои глупые надменные бошки и пялились, чернея от зависти. А Ляля достала из копилки своей памяти, из гиппокампа, воспоминание с полки «ХХ», когда сидела на лавке, а все дочки этих злючек-мамок, тогда ещё не таких потасканных и морщинистых, играли спектакль про Курочку Рябу. С новой для себя высоченной высоты Ляля заметила Соню Потоцкую, та весело махала ей табличкой «3А» и кричала:

– Ляля Ключникова! Ты – звезда! Ну я тебе устрою! – и хохотала.

– Ох, как пушинка, и такая лапочка, – сказал кто-то из взрослых.

Лялю спустили на асфальт, учительница снова вручила ей табличку, хотя за ней уже тянулась пухлая лапа Насти Пресняковой.

И Ляля поняла: они с учительницей теперь друзья, жаль только, она пока не знает, как её зовут. Бабушка сто раз повторяла, но Ляля забыла. То ли Валентина Викторовна, то ли Виолетта Вячеславовна, главное, что не Лариса Игоревна.

– Вас Виолетта Викторовна зовут? – тихо спросила Ляля.

– Точно! Какая сообразительная девочка. Ну красавица…

– У нас заведующая в садике Виолетта Тихоновна.

– Ну я пока не заведующая, но будем стремиться. – Учительница бережно погладила Лялю по голове.

Ляля торжествовала: её несут, вокруг разливается море детей, маленьких и совсем взрослых, как дядя, на плече, которого она сидит. Она звенит в колокольчик. Все смотрят, затаив дыхание. Вот оно, счастье, вот! Ляля ещё всем покажет, всем докажет, да, всем!

Когда их вели по коридору старшеклассники, Настя Преснякова обернулась и сказала:

– Мой папа всё на цифровую камеру снял. Мы тебе диск посмотреть дадим. Если хочешь, конечно.

Какой диск? Какая цифровая камера, когда все снимают на видеокамеры, а диски слушают на магнитолах? Но это ладно. А вот слово «папа» почему-то больно хлестнуло Лялю.

– Мне не нужен твой диск, – сказала Ляля в духе самой Насти, которая всегда от всего отказывалась, утверждая, что «мама мне всё купит». – Меня телевидение снимало. Моя мама мне любую запись принесёт.

– Не принесёт, – огрызнулась Настя.

– Принесёт. Она с сегодняшнего дня в башне работает, в новостях.

– Подумаешь: гримёр! – обернулась снова Настя.

– Девочка! Не вертись, – сказала девушка, которая буквально тащила Настю – ведь она всё оборачивалась назад, когда говорила с Лялей, и била своим тяжеленным ранцем с ортопедической спинкой сопровождающую по ноге.

– Художник-гримёр! – поправила Ляля.

– У моей мамы таких художников как собак нерезаных, они на нас батрачат.

– Твою маму наши лисы разорвут и кожу с неё снимут. – Ляля могла перенести всё что угодно в свой адрес, но телевидение, точнее, то, что её мама там работала, было святое, Ляля считала, что лучше работы и быть не может, а тут такое, как говорят взрослые, неуважение… Ляля и сама не знала, как у неё вырвались такие страшные слова, за миг до этого она и не собиралась ничего такого говорить Насте, просто злилась и, кажется, краснела. Вроде как кто-то за неё сказал эти слова…

– Девочка! Ну что ты всё вертишься! Ух, заноза! – сказала Насте девушка-старшеклассница и отпустила руку Насти. Девушка, чёрненькая, стриженая как мальчик, обратилась и к Ляле: – Привыкай, звёздочка, красивым все завидуют. Особенно грызуны.

Первое сентября запомнилось не только колокольчиком, угрозами, что лисы сожрут маму Насти, но и тяжелейшим букетом – гладиолусы оказались не по силам Ляле, но она выдержала, а перед тем как напугать лисами Настю, Ляле хотелось тыкнуть букетом в её сытую смуглую рожу и гладкие хомячьи щёчки. Летом, занимаясь с бабушкой устным счётом, Ляля разобралась немного в ценах и понимала, что букет очень дорогой. Это придавало ей сил. В классе на полу стояла высокая ваза. Гладиолусы учительница поставила туда, а все остальные цветы – охапками в вёдра. На столе Виолетты Викторовны тоже стояли букеты – милые, игольчатые, без упаковки. Ляля впервые видела сразу столько цветов, не считая рынка, конечно, она была очень горда: её гладиолусы – украшение класса, милые цветочки – украшение стола. А остальные цветы – стадо.