Напрягаюсь. В груди поднимается горячая волна.

– Что за несостыковки, капитан?

– Герберт Уолш был так пьян, что едва ли был способен осчастливить женщину. Он буквально валился с ног. Когда на рассвете приехал ваш муж, поднялась настоящая суматоха, но ни одна фрейлина не пошла предупредить вас.

Разумеется, ведь фрейлины знали, что я хочу с собой сделать. Они этому активно потворствовали. Но во всей этой истории меня цепляет то, что Герберт Уолш, возможно, не был моим любовником. Или был? Но зачем его так напоили?

– Его величество разозлился на вас? – угадываю я дальнейший ход событий. – Он отправил вас со мной в ссылку.

– Я потерял место при дворе, не сумев в должной мере оградить вас от… излишних удовольствий, – он виновато склоняет голову. – И до недавнего времени я относился к вам, – и снова он сглатывает, – не лучшим образом. Но теперь все иначе, ваше высочество. Я вас люблю.

Моргаю – хлоп-хлоп.

Перевариваю.

– Я знаю, что это безответно, – продолжает он, когда молчание с моей стороны затягивается. – Но я готов быть рядом с вами всегда, все время. Одного вашего взгляда мне достаточно, чтобы быть счастливым.

Я озадаченно потираю лоб.

Первое, что хочу – развернуться и уйти. Второе – пнуть вон ту бочку. Ну, а третье, стереть себе память.

Меня спасает подоспевший лорд Денвер, который окликает капитана и велит ему заняться солдатами. И тот уходит, оставляя мне ворох разрозненных мыслей. Но за одно я цепляюсь очень крепко – «лорд Мале велел писать его величеству, что вы ведете себя неподобающе». Интересно, для чего?

Глава 30

К вечеру я едва держусь на ногах. В ушах – стоны и крики о помощи. Голова наливается свинцом. Но, что хуже, приходится вступить в полемику с Олафом, который навострил свой кровопускательный ланцет, едва увидев, что у большинства пациентов поднялась температура. Мы спорим почти четверть часа, и он восклицает храмовику: «Мастер Мейер, где же это видано, чтобы ставили под сомнение учения великих умов Эсмара! Их труды одобрены Орденом, разве нет?» Тот пожимает плечами, и лекарь снова хватается за голову: «Как же помочь им справиться с лихорадкой?»

Большая потеря крови действительно понижает температуру тела. А заодно и убивает. Но Бредли был убежден, что избыток крови опаснее. У него была схема кровопускания и твердая убежденность, что вся кровь образуется в печени.

Понимаю, что нужно менять систему образования и правильно учить лекарей. И подвижки есть, мэтр Финч – личный императорский лекарь и руководитель школы лекарского дела в Тинском университете, это тоже понимает.

Но сейчас я чувствую себя такой уставшей, что лишь отмахиваюсь от дремучести Олафа.

За день солдаты поставили еще один шатер, где устроили лежанки для отдыха. Я отправляю Софи, Сару и Филиппу поспать, чтобы потом сменить Асинью и Бредли. В этот момент в Дрейбе появляется посыльный от его величества и сразу идет к лорду Денверу, что слегка меня коробит. Реиган отправил гвардейца не ко мне, а к Гийому, и я ощущаю себя человеком второго сорта, «всего-лишь-женщиной», той, кто по мнению императора, не способен правильно доложить о ситуации на рудниках.

И вскоре лорд Денвер находит меня и сообщает следующее:

– Его величество хочет, чтобы вы вернулись, – что, определенно, следует переводить как: «его величество приказывает».

– Я вернусь в Рьен чуть позже, но первые сутки я должна быть рядом с раненными. Дайте мне бумагу, я напишу его величеству письмо.

Денвер вздыхает и отрицательно качает головой, и я понимаю – это не его позиция, это требование императора, за неисполнение которого самого Гийома может ждать наказание.

– Я и мои люди сопроводят вас в замок, – говорит он. – Завтра к утру здесь будет мэтр Финч. Он позаботиться о раненных.

То, что император послал за мэтром, немного меня успокоило. Во всяком случае, он позаботился о том, чтобы пострадавшими был оказан должный уход. Поэтому, скрепя сердце, я возвращаюсь в Рьен.

И там меня ждет «пренеприятное известие»: мы уезжаем в столицу. И не абы когда, а сейчас – сию минуту. И все в Рьене бегают туда-сюда, включая Элизабет, которая велит госпоже Ройс сложить по чемоданам мои вещи. Я краем уха слышу, как лорд Мале говорит Денверу, что поступила безотлагательная депеша, и его величество срочно возвращается в Тин. Прозвучали страшные слова: «смута», «мятеж», «предательство».

У меня было лишь несколько часов, чтобы привести себя в порядок, а потом я прощаюсь с Элизабет, которая страшно рыдает. Она уверена, что в Рьене ее ждет смерть и забвение, что я обязательно про нее забуду. Она рассказывает, что граф Эрт отверг ее, и у нее ни осталось ни одного шанса на счастливое будущее. И я вижу, как ее снедает злость и ревность, а еще обида, что я возвращаюсь во дворец, а она нет. И Элизабет ничего не слушает, лишь упрекает тихо: «Почему ты не просила у его величества, чтобы он позволил взять меня с собой? Я же видела, как он смотрит на меня. Я бы понравилась ему!» Ее не смущает даже то, что мы говорим о моем муже. Элизабет уверена, что я презираю его и ничего к нему не испытываю, кроме ненависти. А мое поведение – для нее предательство, ведь я предпочла броситься на подмогу каким-то грязным рудокопам, а про нее, свою верную фрейлину, забыла. А ведь она все это время старалась угодить мне и даже не обижала «эту дуру-Софи»! И, конечно, она припомнила мне, что я спасла ее напрасно, ведь ее жизнь ничего для меня не значит.

Никаких доводов разума Элизабет слышать не хочет, а лишь захлебывается слезами. Хотя чего именно рыдает, не понимаю. Теперь я хозяйка этих земель, а значит фрейлине не стоит переживать о финансах и содержании. Я бы даже самостоятельно подыскала ей хорошего мужа, если дело только в замужестве.

Но кажется дело в другом. Она болезненно и крепко влюблена в императора. И ее накрывает истерикой, всякий раз, как она думает, что он возьмет меня в постель, будет спать со мной и сделает мне ребенка. Удивительное дело, но она боится этого, как огня.

– Неужели ты так легко забыла генерала Берка? – размазывая по щекам слезы кричит она. – Как ты можешь, Анна? Столько всего ты делала ради памяти о нем! Ты клялась мне, что презираешь Реигана