полагая, будто я исхожу из «фундаментально гностической точки зрения», а затем двигаюсь в сторону «разработки» метафизических утверждений. Не следует ошибочно истолковывать выводы эмпирика как философские предпосылки, поскольку они не получены путем дедукции, а почерпнуты из клинического и фактического материала. Я бы посоветовал ему прочитать автобиографии психически больных людей – скажем, «Мудрость, безумие и глупость» Джона Кастанса (1951) или «Воспоминания о моей нервической болезни» Д. П. Шребера (впервые опубликованы в 1903 году); конечно, там не больше гностических гипотез, чем у меня. Либо он мог бы попытаться проанализировать мифологический материал, например, из превосходной работы доктора Эриха Нойманна, своего соседа по Тель-Авиву, «Амур и Психея» (1952). Мое утверждение о том, что продукты бессознательного аналогичны определенным метафизическим идеям и связаны с ними, опирается на мой профессиональный опыт. Здесь уместно будет отметить, что я знаю немало влиятельных богословов, как католиков, так и протестантов, которым нисколько не претит эмпирическая точка зрения. Поэтому я не вижу причин, по которым должен считать свой метод изложения настолько вводящим в заблуждение, как хочет нас убедить Бубер.

1511 Позволю себе упомянуть об одном недоразумении, которое, к сожалению, встречается очень часто. Можно услышать, будто при удалении проекции от объекта не остается ничего. Когда я исправляю собственное ошибочное мнение о человеке, то не отвергаю этого человека и не заставляю его исчезнуть; напротив, он становится мне ближе, я вижу его таким, каков он есть, что только на пользу нашим отношениям. То бишь, если я придерживаюсь мнения, что все утверждения о Боге берут свое начало в психике и, следовательно, их следует отличать от Бога как метафизического существа, это не значит, будто я отрицаю Бога или ставлю человека на Его место. Откровенно признаюсь, что мне не по душе думать, будто сам метафизический Бог говорит через каждого, кто цитирует Библию или высказывает свои религиозные взгляды. Вера, конечно, прекрасна, если она искренна, а знания в вере, возможно, более совершенны, чем всё, чего можно добиться посредством грубого, приземленного эмпиризма. Например, христианская догматика гораздо более возвышенна, нежели дикие «философумены» гностиков. Догмы – высочайшие духовные структуры, они исполнены чудесного смысла, который я пытался понять в своих работах. По сравнению с ними наши научные усилия по созданию моделей объективной психики выглядят чрезвычайно неприглядно. Мы привязаны к земле и к реальности, наши доводы полны противоречий, неудовлетворительны логически и эстетически. Эмпирические доводы науки, в особенности в медицинской психологии, проистекают не из четких и стройных принципов мышления, они являются результатом наших повседневных трудов в паутине повседневного человеческого существования и человеческой боли. Они по своей сути иррациональны, и философ, который критикует их так, словно это философские концепции, нападает на ветряные мельницы, сам себя обрекая на немалые трудности, как вышло у Бубера с понятием самости. Эмпирические понятия суть названия существующих сочетаний фактов. Учитывая ужасающую парадоксальность человеческого существования, вполне понятно, что в бессознательном содержится парадоксальный образ Бога, который совершенно не согласуется с красотой, возвышенностью и чистотой догматического представления о Боге. Бог Иова и Бог 89-го псалма явно немного ближе к реальности, и его поступки вполне согласуются с образом Бога в бессознательном. Конечно, этот образ с его символикой Антропоса (первочеловека) поддерживает идею воплощения. Я не чувствую ответственности за то, что история догм прошла немалый путь со времен Ветхого Завета. Это не проповедь новой религии, ибо иначе мне пришлось бы следовать древнему обычаю и взывать к божественному откровению. Я – врач, моя работа связана с болезнями человека и эпохи, а также с лекарствами, столь же реальными, как и страдания. Не только Бубер, но и каждый теолог, который не согласен с моей «одиозной» психологией, имеет право исцелять моих пациентов словом Божьим. Я приветствовал бы этот эксперимент всей душой. Но так как церковное исцеление душ не всегда приносит желаемые результаты, то мы, врачи, должны делать возможное, а в настоящее время у нас нет лучшего средства, чем тот скромный «гнозис», который обеспечивается эмпирическим методом. Или кто-нибудь из моих критиков сумеет дать лучший совет?

1512 Врач оказывается в неловком положении, когда понимает, что простым словом «должен» ничего, увы, не добиться. Мы не можем требовать от наших пациентов веры, которую они отвергают, потому что не понимают, потому что она им не подходит, даже если мы сами ее придерживаемся. Мы вынуждены полагаться на целебные силы, присущие собственной природе пациента, независимо от того, согласуются ли наши идеи с каким-либо известным вероучением или философией. Мой эмпирический материал, кажется, включает в себя всего понемногу – это набор первобытных, западных и восточных идей. Едва ли найдется миф, отголоски которого не звучали бы позднее, или ересь, в которой не нашлось бы случайных нелепиц. Более глубокие, коллективные слои человеческой психики, несомненно, должны иметь аналогичную природу. Интеллектуалы и рационалисты, счастливые в своих устоявшихся убеждениях, наверняка придут в ужас от этих слов и обвинят меня в безрассудном эклектизме, как если бы я каким-то образом изобрел факты человеческой природы и психической истории и сварганил из них отвратительную теософскую бурду. Тем, кто обладает верой или предпочитает рассуждать философски, нет нужды, разумеется, противостоять фактам, но врач не волен уклоняться от мрачных реалий человеческой природы.

1513 Для приверженцев традиционных религиозных систем мои формулировки неизбежно будут трудными для понимания. Гностика не порадовали бы мои заявления, он упрекнул бы меня в отсутствии космогонии и в неведении относительно происходящего в Плероме[305]. Буддист посетовал бы, что меня ввела в заблуждение Майя[306], а даос сказал бы, что я все усложняю. Что же касается ортодоксального христианина, он едва ли способен поступать иначе; он должен сокрушаться той беспечности и тому пренебрежению, с какими я скитаюсь по эмпиреям догматических идей. Однако приходится вновь просить своих беспощадных критиков – помните, что я исхожу из фактов, которым ищу истолкование.

К. Г. Юнг

Речь на церемонии представления «Юнгианского кодекса»

Господин председатель, viri magnifici[307], дамы и господа!

1514 Мне доставляет большое удовольствие принять этот драгоценный дар от имени нашего Института. Я благодарю вас за эту возможность, а также за удивительную и незаслуженную честь, которую мне оказали, назвав кодекс моим именем. Хочу отдельно поблагодарить доктора Мейера за его настойчивые и успешные усилия по приобретению кодекса и за организацию этого праздника. По его просьбе далее я скажу несколько слов о психологическом значении гностических текстов.

1515 В настоящее время, к сожалению, лично мне известны всего три текста