– Спокойной ночи, Оливия.

– Спасибо, Франни, за все.

Пока они идут по коридору, я слышу, как Франни говорит:

– Я очень пьяна, Саймон. Сегодня ночью ты за главного.

– Мне же лучше, дорогая. Это один из моих любимых моментов, наряду со всеми другими.

* * *

Я ставлю свой бокал с коньяком на стол и закрываю дверь. Затем выключаю свет, снимаю халат и ложусь в постель.

Комната темная и тихая. Настолько тихо, что слышно скрипы и шаги, как кто-то неуклюже движется по комнате.

Николас появляется рядом с моей кроватью, встает на колени, прямо как святые на витражных окнах собора, и смотрит на меня сквозь темноту грустным взглядом.

– Прости меня.

Трудно не чувствовать себя плохо из-за него, когда его раскаяние так неприкрыто и реально.

– В ночь, когда мы встретились, – мягко говорю ему я, – я сначала услышала твой голос, прежде чем увидела тебя. Такой красивый. Сильный, глубокий и успокаивающий. – Я сглатываю слезы. – Но сейчас я все время слышу, как ты говоришь те ужасные вещи своим прекрасным голосом.

– Прости меня, – шепчет он, хрипло и печально. – Я пытался защитить тебя, я клянусь. Держать тебя… в безопасности.

Я простила его. Это было легко. Потому что теперь я его понимаю.

И потому что я люблю его.

Мои глаза привыкли к темноте, и я четко вижу Николаса. Тусклый лунный свет из окна освещает очертания его лица: изгиб его скул, дугу упрямого подбородка, его сильную челюсть, полные губы.

У него лицо ангела. Падшего ангела, в чьих глазах застыли его секреты.

– Мне здесь не нравится, Николас.

Он хмурится, как будто ему больно.

– Я знаю. Не стоило привозить тебя сюда. Это самая эгоистичная вещь, какую я когда-либо делал. Но… я не жалею об этом. Потому что твой приезд много для меня значит.

Я приподнимаю простыню, подзывая его. Он скользит под нее, и наши руки находят друг друга в темноте. Николас нежно накрывает своим ртом мои губы. Когда наши языки соприкасаются, Николас стонет. Этот звук возбуждает меня, желание нарастает.

Нам нужно это.

Я снимаю с его бедер штаны, затем скольжу вниз по его телу, оставляя поцелуи по всему пути. Его член уже твердый. Я никогда не думала, что пенис может быть… красивым… но у Николаса он такой. Толстый и горячий, очень гладкий.

Немного подразнив, я полностью вбираю его в свой рот. Николас выдыхает мое имя, пока я играю с членом, скользя языком по шелковистой коже и пульсирующим венам.

С вдохом Николас поднимает меня обратно. Пожирая мои губы, он переворачивает нас, задирает мою ночнушку и скользит внутрь меня. Я снова чувствую, как растягиваюсь, приятное чувство наполненности. Николас останавливается, мы близко и тесно настолько, насколько могут быть два человека.

Его глаза сверкают в темноте, он гладит меня по щеке и смотрит на меня. Я знаю, что люблю его. Признание застыло на моих губах, желая вырваться. Николас целует меня, и я произношу это, но про себя.

Потому что все и так уже усложнилось. А как только я произнесу эти слова, то переступлю черту, из-за которой не смогу вернуться. Уйти.

Николас движется надо мной, внутри меня, глубоко и медленно, вызывая удовольствие в нас обоих. Мои глаза закрываются, я держусь за Николаса. Мои руки вокруг него, я чувствую его тугие мышцы, как они напрягаются с каждым движением.

И я теряюсь. Пропадаю. Дрейфую в стратосфере обжигающего блаженства.

Он увеличивается внутри меня, растет… пока я с криком не кончаю. Прижавшись губами к его шее, пробую ее на вкус, вдыхая запах его кожи с каждым судорожным вздохом.

Толчки ускоряются, становятся грубыми, наслаждение накрывает его. Он толкается в последний раз и кончает с тихим вздохом. Я чувствую его внутри себя, горячего и пульсирующего. И крепко сжимаюсь вокруг него, желая оставить в себе навсегда.

Позже, прижавшись щекой к его теплой груди, я спрашиваю:

– Что мы будем делать?

Николас целует меня в лоб и крепче обнимает.

– Я не знаю.

Николас

– Отвали, ублюдок! Ты мне никогда не нравился.

– Лучшая часть тебя вытекла из твоей матери мокрым пятном на кровать, урод.

– Член сэра Алоисиуса был самой лучшей вещью, что выходила из твоего рта!

Добро пожаловать в парламент. А вы думали, что шумные только британцы?

Хотя признаю, не всегда все настолько плохо.

– Я убью тебя! Я убью твою семью и съем твою собаку!

Хотя…

Обычно королева посещает парламент, только чтобы открыть и закрыть год. Но, учитывая состояние экономики Весско, она созвала дополнительный совет. Таким образом, обе стороны могли бы наконец решить свои разногласия.

Проходит это не очень хорошо. В основном потому, что по одну баррикаду королевская семья, а по другую – депутаты, которым наплевать на страну… ну и они большой мешок вонючих придурков.

– Порядок! – призываю я. – Леди и джентльмены, ради бога, это не футбольный стадион или подпольный паб. Помните о том, кто вы. Где вы находитесь.

В освященном зале, где один из моих предков Безумный Король Клиффорд II когда-то стоял в короне… и больше ни в чем. Потому что ему было жарко. Обсуждать это запрещено.

Наконец крики затихают.

И я обращаюсь к главному ублюдку:

– Сэр Алоисиус, как вы относитесь к действующему законодательству?

Он фыркает.

– Моя позиция остается неизменной, Ваша Светлость. Зачем нам принимать этот свод законов?

– Потому что это ваша работа. Потому что страна нуждается в этом.

– Тогда я предлагаю Ее Величеству согласиться с нашими требованиями, – иронизирует он.

И вдруг поедание его собаки не кажется мне таким уж неприятным.

Я изучаю его; мое лицо такое же бесстрастное, как и голос.

– Этого не случится, сэр Алоисиус. Вы можешь взять свои требования и засунуть их в одно место.

Звучит несколько согласных криков.

– Вы еще не король, принц Николас, – огрызается он.

– Еще нет. – И смотрю на него, прямо в его глаза. – Поэтому пока наслаждайся своим статусом, потому что когда я стану королем, ты его потеряешь.

Его ноздри расширяются, и он поворачивается к королеве.

– Ваш внук говорит от имени королевского дома, Ваше Величество?

В глазах моей бабушки радость, а на лице – улыбка. Хотя она, наверное, предпочла бы, чтобы происходящее было не настолько грубым, но она все это любит. Борьбу, битвы, конфронтации – это ее игровая площадка.