– Тогда пусть живут своей жизнью! Пусть женятся, на ком хотят.

– Если я монстр, тогда ты наивная эгоистичная девчонка, – издевается она.

– Потому что люблю Николаса? Потому что хочу быть с ним и сделать его счастливым? Это делает меня эгоистичной?

Она поднимает свой подбородок, как профессор в лекционном зале.

– Ты простолюдинка, и я не говорю, что это оскорбление. Простолюдины смотрят на мир через призму своей жизни. Через сотню лет никто не вспомнит твоего имени. Вы так же неотличимы, как песчинки на пляже. Монархи видят мир через призму наследия. Спроси Николаса, он скажет тебе то же самое. Что мы оставим после себя? Как нас будут помнить? Потому что не имеет значения, будем мы обруганы или почитаемы, – нас будут помнить. Николас – лидер. Мужчины преданы ему, они свободно пойдут за ним, ты и сама можешь это видеть.

Я думаю о Логане, Томми и Джеймсе, как они защищали Николаса. Не только потому, что это было их работой, но и потому, что они этого хотели.

– Когда он станет королем, то улучшит жизнь миллионов людей. Он приведет нашу страну к новой эпохе. Он буквально сможет изменить мир, Оливия. И ты лишишь нас этого, а все ради чего? Нескольких десятилетий собственного счастья? Да, дитя, по моему мнению, это превращает тебя в эгоистку.

Я стараюсь держать себя в руках, но разочарование заставляет меня теребить волосы. Потому что как с этим поспорить?

– Так это все? – спрашиваю я подавленно. – Нет никакого способа… вообще?

Она не злится, когда отвечает, или, может, это означает просто… конец.

– Нет, его нет.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. А после я поднимаю голову, чтобы предстать перед ней лицом к лицу.

– Тогда, наверное, мне больше нечего сказать. Спасибо, что поговорили со мной.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но, когда моя рука оказывается на дверной ручке, королева зовет меня по имени.

– Да? – Я поворачиваюсь обратно.

– Я наблюдала за тобой все эти месяцы. Я видела, как ты общаешься с прислугой и людьми, с Генри и Николасом. Я изучала тебя. – С этого ракурса, кажется, что глаза королевы блестят. Почти сверкают. – Я ошиблась в день нашего знакомства, сказав, что тебе не удастся здесь выжить. Если бы все было по-другому, ты, моя дорогая, подошла бы нам… идеально.

Слезы наворачиваются на глаза, а слова застревают в горле. Забавно, скупая похвала может ранить.

Я опускаю голову, сгибаю колени и медленно опускаюсь в полном, безупречном реверансе.

Я тренировалась.

И независимо от того, кем она является – королевой, матерью, бабушкой, – она заслуживает уважения.

Когда дверь за мной закрывается, я глубоко вдыхаю. Потому что теперь знаю, что мне делать.

Николас

Дни перед Летним юбилеем всегда насыщены, и каждая минута запланирована. В воздухе чувствуется напряжение, груз, который нужно пережить, потому что множество важных дел цепляются друг за друга, как пиявки.

Высокопоставленные лица и главы государств приезжают со всего мира и размещаются во дворце. Фотосессии с королевской семьей – близкими и дальними родственниками, – встречи и интервью с прессой. Организованный хаос возрастает с приближением дня расплаты подобно пробуждению вулкана, который готовится к апокалипсическому извержению.

Я прохожу через это каждый год с улыбкой, приклеенной к лицу и невысказанными словами, крутящимися в моей голове. Но последние двадцать четыре часа были особенно сложными. Я говорил правильные слова, делал все, что от меня ожидали, но на моих плечах словно лежала огромная ответственность.

Я будто пребываю в трауре… как в дни после гибели моих родителей. Когда, несмотря на сокрушительное горе, давящее на каждую клетку моего тела, мне приходилось идти, подниматься высоко, ступень за ступенью.

Я полон решимости насладиться сегодняшним вечером, именно насладиться. Оливия никогда не видела настоящего бала с его помпезностью, церемониальностью и величием, какие сложно себе представить. И я хочу впитать ее реакцию – каждую улыбку и блеск удивления, который промелькнет в ее глазах. Я накоплю эти моменты, сохраню воспоминания сегодняшнего вечера, запру и сберегу, чтобы открыть потом и пережить их снова, когда она уйдет.

Я жду в гостиной «Гатри-Хауса», когда одетая и накрашенная Оливия спустится вниз. Я собираюсь сопроводить ее в главный дворец, где мы получим последние инструкции по этикету перед началом бала.

До меня доносится шелест ткани наверху; я поворачиваюсь и чуть не падаю на задницу.

Ее платье бледно-голубое, из шелка и шифона, с низким драпированным вырезом, приоткрывающим соблазнительную грудь. Оно обнажает плечи, но закрывает руки. Стиль старомодный, но это не маскарадный костюм. На лифе украшенные стразами застежки, а атласная ткань обтягивает тонкую талию, спускаясь к юбке с небольшим кринолином. С одной стороны атлас стянут драгоценностями, открывая бледно-синий шифон с разноцветными камнями. Локоны Оливии забраны в изящную прическу гребнем с алмазами.

Фергус стоит рядом со мной, и этот старый пес практически вздыхает.

– Девушка похожа на ангела.

– Нет, – говорю я, когда Оливия достигает последней ступеньки. – Она выглядит как королева.

Оливия встает напротив меня, и мгновение мы просто смотрит друг на друга.

– Я никогда не видела тебя в военной форме, – говорит она, жадно окидывая меня взглядом с ног до головы, прежде чем встретиться с моими глазами. – Этот образ должен быть вне закона.

– Это я должен делать комплименты. – Я тяжело сглатываю, потому что очень сильно хочу ее. Во всех отношениях. – Ты выглядишь потрясающе, любимая. Я не могу решить, что хочу больше: чтобы ты осталась в этом платье навечно или немедленно сорвать его с тебя.

Оливия смеется, отчего элегантные алмазы покачиваются в изящных маленьких мочках, но ее горло обнажено (как я и просил стилиста). Я достаю из кармана маленькую квадратную коробочку.

– У меня есть кое-что для тебя.

Она краснеет, не видя, что внутри. А затем, когда я поднимаю крышку, не может вдохнуть.

Это снежинка с замысловатым рисунком в виде рулевого колеса, украшенная сотнями крошечных алмазов и сапфиров. Алмазы чисты и безупречны, как кожа Оливии, а сапфиры блестящие и глубокие, как ее глаза.

Ее рот приоткрывается.

– Это… великолепно. – Она прикасается пальцем к красной подушечке, но не осмеливается дотронуться до кулона. – Я не могу принять это, Николас.

– Конечно, можешь, – отвечаю я. – Я сам придумал дизайн. – Я достаю кулон из коробочки и встаю позади нее, чтобы завязать шелковую ленту вокруг шеи. – Он такой единственный во всем мире, как и ты.

Я прижимаюсь губами к ее затылку, а затем к плечу.