– Ненавижу… – выдавливала она, не в силах успокоиться. – Как же я тебя ненавижу… Я спать не могу, есть не могу без этой мысли… Если у меня забрать эту ненависть, то больше ничего не останется, вообще ничего от меня не останется… потому что я давно уже вся превратилась в ненависть…

Крайдин зачем-то гладил ее по волосам, касался губами макушки и прижимал к себе еще теснее, будто собирался вжать в себя полностью. Ему не нравилась хрустальная искренность этой истерики, глубина ее признаний. Потому что сам он уже давно не испытывал никакой ненависти, и даже слабой неприязни не осталось. И его никто не спрашивает, о чем думает он сам. И хорошо, иначе бы он не ответил. Не говорить же, что получив столь желанное, он хочет только еще больше? Что, несмотря на ее слова, он не «сдох в мучениях», зато чувствовал себя проклятым и раздавленным задолго до ее несбывшегося проклятия? Или что ни одна другая женщина больше не дождется его страсти? Или что нервный срыв Мариссы ничуть не тяжелее его, просто он привык такие срывы никому не показывать.

Последний солнечный день осени оказался для Мариссы сущим кошмаром. В замок они возвращались молча, неловко отводя взгляды – Марисса бы вообще на него никогда не смотрела, а Крайдина, быть может, смущало то, что он успокаивал ее, как маленького ребенка. Молча, без привычного сарказма или излишних нежностей, но бездумно укачивал ее на руках, пока она не пришла в себя.

В спальне Марисса долго сидела перед зеркалом, рассматривая свои искусанные губы. Все перемешалось в их близости: отвращение, боль, срывающееся дыхание и его безумная страсть. А ее ведьмина гордость будто бы утонула в черных глазах, когда он замер на пике собственного удовольствия. Марисса пыталась ощутить в себе изменения, а не зацикливаться на тянущих ощущениях внизу. Никакого всплеска силы она не улавливала, да и откуда ему было взяться? Мариссе даже на секунду не удалось отвлечься и представить на месте Крайдина кого-то более близкого. Его волнение отдавалось отголосками и в ее теле, но этого явно оказалось недостаточно. Впустую, все впустую… Это несложно – принять поражение и настроиться на будущую победу, но больно, когда поражение вынудило ее переступить через себя и ровным счетом ничего не принесло, кроме вяжущего удовольствия Крайдина.

Сам он начал вести себя немного странно, хотя впору было злорадствовать. Казалось, он и сам вымотан своей безоговорочной победой и только поэтому не уничтожает Мариссу окончательно. Или все же опасается, что она, уяснив для себя невозможность и этого пути к свободе, в конце концов плюнет на все и выпрыгнет из окна. А ему потом объясняться перед братцем, зачем же он любимую супругу так быстро за линию тьмы отправил.

Утром, когда Марисса ожидала уже привычного визита Калины с завтраком и свежими городскими новостями, в спальню неожиданно вошел супруг. Еще более неожиданно поставил на низкий столик поднос со свежими булками и молоком, который должна была принести служанка. Марисса все еще не могла посмотреть на него прямо, а голос ее прозвучал тихо и без лишних эмоций – смиренной просьбой:

– У меня нет сил с тобой общаться.

– Понимаю, – так же равнодушно ответил он. – Ты очень расстроена тем, что я все еще дышу.

Этот вопрос Марисса сочла риторическим. А что отвечать, если оба прекрасно понимают, чего каждый хотел и чего добился? Но Крайдин почему-то не спешил, он остановился возле двери и сказал:

– Это все равно когда-нибудь бы произошло, ведьма. Я хотел тебя.

В этом весь он: Крайдин хочет – Крайдин получает, так или иначе, рано или поздно. Спасибо, хоть торжествующим не выглядит, сдерживается. И перед самым выходом добавил еще:

– Я заходил сказать, что после обеда к тебе придет еще один учитель. Я говорил про бал. Можешь рассматривать подготовку как способ унять скуку.

Еще и демонов бал, как будто без того мало! Марисса не ответила.

Но уже через полчаса общения с учителем танцев она возблагодарила небеса за то, что в Хлаохе существуют и такие люди. Господин Марко оказался натуральным стариком с седыми волосами и подслеповатыми глазами, которые он постоянно щурил. Но притом стройным, как юноша на раннем восходе мужественности, худым и изящным, как девушка. И голос его звучал до смешного высоко:

– Могу ли я звать вас по имени, госпожа Сорк? – спросил сразу, после того как представился. – И сами, прошу, обойдитесь без «господина».

Для занятий им выделили небольшой зал с зеркалами, расположенный недалеко от библиотеки. Вполне возможно, что это помещение и было создано для подобных уроков или спортивных тренировок, поскольку никакой мебели внутри не подразумевалось, а пространства хватало, чтобы танцующая пара могла спокойно пройти по кругу, не натыкаясь на стены.

– Конечно! – обрадовалась Марисса. – Так мне будет даже приятнее!

– Ваша приятность беспокоит меня в последнюю очередь, Марисса, – тем же высоким голосом отозвался он. – Но удобство при общении важно. Смею заметить, что не прошло и тридцати лет, когда я обучал Окирну тому же самому в этом самом зале. Его величество, пусть во тьме его ждет только мирный покой, в свое время тоже хотел, чтобы его любимая женщина блистала. А я умею заставлять блистать, Марисса! И если Окирне для блеска не хватало только знаний нескольких танцевальных па, то некоторые дамы, которые сейчас поражают взор мужчин на дворцовых балах, отнюдь не были столь же блистательными – до моего появления в их жизни!

– Не сомневаюсь, – ответила Марисса с улыбкой.

Ей отчего-то этот старик понравился. Бывает симпатия с первого взгляда? Вот она самая и случилась. Быть может, дело в его странной одежде – очень обтягивающих штанах, совсем коротком пиджаке, притом из дорогих и редких тканей – так не одевался никто в Хлаохе на ее памяти. Но притом он выглядел не нелепо, а как образец того, как вообще должен выглядеть мужчина в его возрасте. А может, он привлек ее тем, что не был похож на накхасита – ни ростом, ни светло-голубыми глазами. Вполне вероятно, иностранец, но давно живущий в Хлаохе. Это странным образом их будто роднило, хотя ничего подобного вслух не было произнесено. А может, он понравился ей тем, что явно был вхож в высокие круги, но к ним никогда полностью не принадлежал, как не принадлежала и Марисса. Но его ценили – нельзя изобразить такую горделивую осанку, если тебя искренне не ценят. Он не просто любил свою работу – он считал себя асом, ювелиром, и этот статус давно никто не оспаривал. И пусть кичится – ему даже идет, а Марисса вообще всегда любила людей, которые в своем деле превосходят остальных.

Попутно она отметила еще одну закономерность: Окирну учил и ар-Дандир, которого сейчас обязали заниматься с Мариссой. Создавалось ощущение, что Крайдин в точности повторяет путь собственного отца, даже тех же учителей приглашает по возможности. Или он просто не топчет новую дорогу там, где идеальная уже вытоптана? Она не удержалась от вопроса:

– Прошу прощения за любопытство, Марко, вас моему мужу порекомендовала госпожа Сорк?

– Порекомендовала? – он очень, очень изящно всплеснул руками. – Моя персона не нуждается в рекомендациях! – и вдруг сбавил тон, улыбнувшись по-мальчишески лукаво: – Вы чужестранка, для вас многие очевидные темы неизвестны? Дело в том, что его величество, да упокоят духи его душу, считал Окирну единственным и неоспоримым лучом в своей жизни. Даже тогда, когда она была чумазой девицей и далекой до расцвета своей элегантности. Если кто-то занимался с ней и продержался больше одного дня, – то это и был знак высочайшего качества. Король никогда бы подпустил к ней учителя, в котором сам не видел идеала. Потому после ни у одного из нас никогда не было отбоя от учеников. Мне уже… очень много лет, – он замялся на этом вопросе, в точности как дама скрывая свой возраст, – а все равно зовут и зовут, очередь расписана на годы вперед – вот бы еще дожить. Но господину Крайдину я не мог отказать, посчитав, что мне на одну жизнь достался второй триумф. Я даже отчасти понимаю ваш брак, хоть и не могу до конца принять. Быть может, судьба его родителей показала милорду, что так его жизнь будет счастливее, раз уж он встретил луч своей жизни?