я быстро поняла, что в этом городе он уже бывал. Мы решили прогуляться по Сентрал-авеню и дойти до аллеи, вымощенной кирпичом. Как только мы ступили на дорожку, я остановилась у куста дикой жимолости. Сорвав продолговатый цветок, я отломила кончик бутона, чтобы добраться до скрытого внутри нектара.

– Вот, – сказала я, протянув цветок Чипу. – Попробуй.

Он не стал отказываться. Должно быть, занимался этим с детства. Как и все мы в Арканзасе. Мне хотелось напомнить Чипу, что и в нашем штате много своих прелестей. И очень хотелось заставить его улыбнуться.

Мы шли по аллее и заметили, что вдалеке какая-то девушка фотографируется с родными в честь выпускного. Семья стояла на вершине небольшого холма, за которым виднелись дома в стиле ар-деко, построенные на Сентрал-авеню. Неподалеку от нас на скамейке сидел пожилой мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами. Закрыв глаза, он подставлял лицо солнцу. Я знала, что он сделает, когда мы подойдем поближе. Мы поравнялись со скамейкой, и мужчина тут же раскатал один из рукавов до запястья.

– Здесь неподалеку есть еврейская больница, специализирующаяся на лечении артрита, – тихо сказала я Чипу. – Сюда на источники приезжает немало людей, переживших Холокост. Главным образом мужчины. Они не хотят, чтобы кто-нибудь видел их татуировки.

– Здешние купальни были построены по образцу европейских курортов начала двадцатого века, – произнес Чип. – Возможно, здесь все напоминает им о доме.

Несколько секунд я пристально смотрела на Чипа: настолько привыкла рассказывать вновь прибывшим про Хот-Спрингс, что познания Чипа меня поразили. Обернувшись, я увидела, что мужчина, сидящий на скамейке, вновь закатал рукав и закрыл глаза. Интересно, о какой стране он вспоминает, наслаждаясь солнечным теплом?

– А какая история у тебя? – спросила я. – Видно, что человек ты с образованием.

– Учился в Государственном университете Хендерсона, – ответил Чип. – Состоял в Молодежной демократической партии и так и остался в политике.

– Готова поспорить, что там ты был на своем месте.

– Да, – сказал Чип.

Мы шли дальше.

– Ты и выглядишь соответственно, – проговорила я. – Как думаешь, губернатор Клинтон будет баллотироваться?

– Надеюсь, – оживившись, ответил Чип. – Демократической партии снова нужен южный лидер. И Билл Клинтон отлично подходит на эту роль.

Я вспомнила обо всех своих письмах Клинтону. Он никогда не притворялся, будто ему плевать на СПИД, как это делали Рейган и Буш. Чип начал было перечислять стратегии возможных кандидатов и вдруг осекся: в мае 1991 года ноябрь 1992-го казался бесконечно далеким. Почти недостижимым.

У той единственной точки, с которой можно увидеть, как вода из горячих источников сбегает вниз по горным утесам, обычно собирались толпы туристов. Мне казалось, что Чипу неуютно в людных местах, и мы пошли дальше. Я знала, где ему может понравиться, и повела его к одному небольшому гроту. Там от любопытных глаз прячется статуя Девы Марии, которую не видно с улицы. Кажется, что стоящая на пьедестале статуя смотрит на тебя свысока, но в ее каменных глазах читается доброта. У подножия статуи на земле лежит большое железное сердце, пронзенное мечом.

– Во что бы мои ребята ни верили – даже если они атеисты, – они часто приходят сюда, – сказала я.

Чип кивнул, и мы стали взбираться по ступенькам.

– Чувствуешь, как пахнут гардении? – спросила я, вдыхая аромат.

Вот почему мне так нравился этот грот. Сюда действительно приходили все мои ребята, даже Тим и Джим. Они говорили: «Мы во всю эту чушь не верим. Но к Деве Марии ходим. На всякий случай». «Что ж, тогда на всякий случай будьте с ней поприветливее, – отвечала я. – Кто знает, вдруг там наверху она решает, что вас ждет дальше? Вдруг до нее доходят все ваши слова?»

Ребята разговаривали с Девой Марией. В знак уважения к статуе они крестились, а я уходила на лестницу, чтобы дать им возможность побыть наедине со святой. И ждала, пока они не начинали оборачиваться, чтобы проверить, не ушла ли я совсем.

Чип склонил голову, и я, как всегда, спустилась на несколько ступенек. Сквозь шум проезжающих мимо машин до меня доносился тихий голос Чипа. Затем он позвал меня:

– Рут.

Я обернулась, поводя плечами, словно слишком увлеклась рассматриванием машин.

Чип держал в руках религиозную листовку, которую поднял с земли.

– Дева Мария Фатимская наказала читать Розарий, – начал читать он. – Ты когда-нибудь слышала о Фатиме?

– Нет, – ответила я.

– Это небольшой приход в Португалии, – объяснил Чип. – Кажется, в 1917 году Дева Мария явилась трем пастушкам: девочке по имени Лусия и ее двоюродным сестрам. – Чип закатил глаза, словно вспоминая материал на экзамене. – Мария открыла им три тайны. Три пророчества. В первом говорилось что-то про ад, во втором – о конце Первой мировой и о начале Второй мировой войн.

– А в третьем?

– Никто не знает, – ответил Чип. – Вскоре после явления Марии двоюродные сестры Лусии умерли от гриппа, а сама девочка записала пророчество, запечатала листок в конверт и передала его в Ватикан. Она просила не вскрывать конверт до 1960 года. Когда пришло время, папа Иоанн XXIII прочел пророчество и снова его запечатал. Говорят, он плакал. Что бы там ни было написано, он решил, что мир не готов это узнать.

У меня по спине пробежали мурашки.

– Как думаешь, что там? – спросила я.

– Возможно, речь идет о конце света, – ответил Чип.

– Иногда кажется, что ждать осталось недолго, – сказала я.

Он наконец улыбнулся.

Чип прожил у нас несколько недель. По вечерам он смотрел с Эллисон телевизор. Он не был большим любителем детей, но Эллисон пришлась ему по душе. К Чипу привык даже Фофу и иногда забирался к нему на колени. К тому времени, когда Чипу выделили квартиру, он был уже очень слаб. Я наблюдала, как с каждым днем увядает его тело, хотя рассудок остается таким же ясным. Во время переезда Чип достал из коробки с вещами пару ботинок.

– Может, ты найдешь, куда их пристроить, – сказал он.

– Но они же совсем новые, – возразила я. – Как будто и ненадеванные ни разу.

– Для меня они слишком тяжелые.

Я взяла ботинки фирмы Rockports. Они показались мне почти невесомыми.

– Что значит «слишком тяжелые»?

– То и значит.

Я кивнула. Его мир становился все меньше и меньше.

– Что ж, – сказала я. – Я могу отнести их в бар и предложить парням поиграть в Золушку.

– Передавай им привет.

– Скажу им, что меня послал прекрасный принц, – ответила я. – А знаешь, мы можем сходить туда вместе. Приятно иногда пообщаться с людьми.

– Посмотрим, – сказал Чип, и я сразу поняла, что он не примет мое предложение. Он стеснялся своего состояния.

Мы с Эллисон помогли Чипу переехать в новую квартиру, и я пообещала, что буду приходить каждый день, чтобы помочь ему принять ванну и привезти еды. Через две недели у нас установился порядок: я приносила с собой газету и читала Чипу вслух, пока он не засыпал в кресле в гостиной.

Брился Чип самостоятельно и сам же поддерживал чистоту в квартире. Я хотела похвалить его, но подумала, что для него это может прозвучать так, будто я его жалею.

Однажды я читала Чипу что-то про Михаила Горбачева и вдруг услышала, как в дверной скважине поворачивается ключ. Кто это может быть? Может, возникла какая-то путаница и пришел хозяин квартиры? Я встала, и входная дверь тут же распахнулась.

– Привет… – сказал вошедший тоном человека, который явно был рад повидаться с кем-то очень для него значимым.

Это был доктор, помогавший мне с анализами.

Он совсем не ожидал меня увидеть. Даже оглянулся на дверь, словно хотел повернуть время вспять. Повисла неловкая тишина. «У него есть ключ, – думала я. – Чипа мыли, брили. О нем явно кто-то заботился. И это был доктор».

– Рада, что вы пришли, – сказала я. – Я как раз собиралась уходить.

Чип назвал доктора по имени. В его голосе слышалась любовь, которая длится уже не один год. Доктор поставил сумку на пол, но так и не решался поднять