на новой платформе с Румынией и Югославией не могло не вызвать в венгерском политическом сознании синдрома возрождения Малой Антанты, имевшей в межвоенный период антивенгерскую направленность. Более того, уже на дрезденском заседании в марте 1968 г. он говорил, что особая позиция румын не дает оснований отсекать их от обсуждения чехословацкого вопроса[496].

Что же касается представителей венгерской творческой интеллигенции, говоривших о единстве своей национальной культуры поверх государственных границ, то, в сравнении с первой половиной 1960-х гг., они могли в большей мере опереться на моральную поддержку партийных идеологических органов. Более того, в партийно-идеологических структурах ВСРП активизируется проработка этой тематики в концептуальных установочных документах в области культурной политики, в частности, касающихся расширения культурного обмена с венгерскими диаспорами в соседних странах. В Румынии, где к этому времени получает все большее распространение дефиниция «румыны венгерской национальности», которые если и могут поддерживать культурные связи с Будапештом, то только по официальным каналам, разного рода конкретные культурные инициативы, шедшие из Венгрии, неизменно блокировались.

В начале июня 1968 г. Кадар выступал в Союзе писателей. Лидера страны особенно интересовали настроения венгерской творческой интеллигенции в связи с внутриполитическими процессами, происходившими в Чехословакии. Собравшиеся же литераторы задавали конкретные вопросы о действиях руководства ВСРП в интересах улучшения положения венгров в соседних странах. Кадар призвал не рубить с плеча и учитывать международное право, накладывающее ограничения для вмешательства во внутренние дела соседних государств. Форумы соцстран (заседания ПКК ОВД, сессии СЭВ) – тоже не то место, куда можно выносить на обсуждение такого рода вопрос. Кадар призвал писателей к терпению и ответственности, поскольку неосторожные публичные высказывания могут лишь негативно отразиться на положении зарубежных соотечественников. Он сослался при этом на пример Чехословакии, где положение венгерского меньшинства в Словакии улучшилось, что только доказывало правильность ставки на спокойное обсуждение проблемы, избегая обострения[497]. Через несколько дней, 11 июня, на Политбюро ЦК ВСРП при обсуждении внешней политики Венгрии говорилось о том, что, избегая конфликта с Румынией, надо вместе с тем более откровенно констатировать в прессе неотъемлемую принадлежность культуры трансильванских венгров к венгерской культуре в целом[498].

В это время на фоне роста общей напряженности вокруг Чехословакии еще существовали расхождения в позициях Венгрии и ряда стран-союзниц по чехословацкому вопросу. Поддержав экономическую составляющую чехословацких реформ, Кадар скорректировал свою линию в отношении всего происходящего у северных соседей только в конце июня, после публикации в чехословацкой прессе статьи к 10-летию казни Имре Надя, в которой он был назван «предтечей демократического социализма», а также программного документа внепартийной интеллигентской оппозиции «Две тысячи слов». Кадар пришел к выводу, что КПЧ теряет контроль над ходом событий. Однако и после этого он продолжал отдавать предпочтение политическому разрешению конфликта ЧССР с союзниками, что привело к резкой критике его, в частности, Вальтером Ульбрихтом на варшавском совещании компартий в середине июля. Встречаясь неоднократно с А. Дубчеком[499], Кадар пытался убедить его в необходимости далеко идущего компромисса с Москвой. Последняя такая встреча, притом многочасовая, состоялась 17 августа, за день до того, как в Москве было принято принципиальное решение о военном вторжении 21 августа. Посредническая миссия Венгрии в урегулировании конфликта между пражскими реформаторами и руководством большинства стран-членов ОВД потерпела полное фиаско. Лидеры СССР при активной поддержке ряда союзников задушили «Пражскую весну». Как известно, незадолго до вооруженной интервенции прежде умеренная венгерская позиция резко изменилась в сторону ее ужесточения.

Что же касается соседней Румынии, то ее административно-территориальные реформы, вызвавшие столь большой резонанс в Венгрии, не привлекли внимания в мире, будучи восприняты как сугубо внутреннее дело. Иначе были встречены решения апрельского пленума с осуждением политической практики эпохи сталинизма: на фоне «Пражской весны» и в контексте особой внешнеполитической линии Бухареста они действительно способствовали повышению международного престижа Чаушеску как новой, довольно яркой и самостоятельной политической фигуры. В середине мая 1968 г., в самый канун назревавших мощных студенческих волнений во Франции, Румынию удостоил своим визитом один из «супертяжеловесов» европейской политики 78-летний генерал де Голль, выразивший полную солидарность с ее независимым курсом. Французский лидер, выведший свою страну в 1966 г. из военной структуры НАТО с сохранением ее членства в политических органах евроатлантического блока, считал аналогичную модель отношений применимой и для Румынии в контексте ее отношений с ОВД и советским блоком в целом. Де Голль полагал, что реализация такой модели соответствовала бы государственным интересам Румынии (а опосредованно и французским), поскольку эта балканская страна воспринималась в Париже как один из традиционных оплотов французского культурного, а до некоторой степени и политического влияния на востоке Европы. Помимо прочего, сказывалась и языковая близость. Чаушеску же в приезде де Голля увидел наивернейший знак того, что ни недовольство официального Будапешта ликвидацией ВАО, ни тем более отношение трансильванской венгерской интеллигенции к внутренней политике Румынии не играют совершенно никакой роли в плане международной поддержки особого курса.

По мере роста напряженности в отношениях с союзниками румынское общество только консолидировалось. В этой атмосфере состоялась встреча Чаушеску в июле в Бухаресте с представителями венгероязычной интеллигенции Румынии. Приглашенные, в целом поддерживавшие самостоятельную внешнюю политику страны и осуждение репрессий 1950-х гг., вместе с тем поставили под сомнение целесообразность упразднения ВАО, требовали проведения экономических реформ по современным чехословацкому и венгерскому образцам. Был поднят вопрос о создании новых венгерских культурных институций в Румынии. Хотя Чаушеску был настолько уверен в своих силах, чтобы не идти на значительные уступки, сохраняла значимость и задача нейтрализации возможного формирования в столь непростой момент «пятой колонны» в лице трансильванских венгров при морально-психологической поддержке Будапешта. Отчасти вследствие июльской встречи были расширены возможности печатания книг и прессы на венгерском языке, созданы новые периодические издания, образовано издательство «Criterion» (с главной редакцией в Бухаресте, где его легче было контролировать, нежели в Клуже). 15 ноября 1968 г., уже после августовской интервенции в Чехословакию, образуется новый, довольно декоративный, с неясным кругом полномочий орган – Румынский совет трудящихся венгерской национальности. В его уставе венгероязычные граждане Румынии были названы неотъемлемой составной частью единой румынской нации[500].

Позиция Румынии, занятая 21 августа, стала испытанием на прочность внешнеполитических принципов, изложенных еще в вышеупомянутой апрельской декларации 1964 г.

Перед тем как ехать на последнюю встречу с Кадаром, призывавшим его к максимальному удовлетворению всех требований Москвы, Дубчек принимал у себя в Праге Чаушеску и возглавляемую им представительную румынскую делегацию. 15 августа, менее чем за неделю до военной интервенции, румынский лидер отправился в чехословацкую столицу для продления существовавшего межгосударственного договора. Отправился вопреки настойчивым предостережениям своих спецслужб[501], всерьез опасавшихся, что