Он вздрогнул. Сквозь тьму в глазах стала прорываться изумрудная зелень. Да, по законам романтики не мне бы это говорить. Только тут всё серьёзнее, тут спасение жизни.

— Я хочу, чтобы ты оставался моим мужем. И хочу, чтобы у нас была дочь с твоими глазами и улыбкой.

Его рука сжала плащ с такой силой, что послышался треск ткани. Ещё чуть-чуть — сдернет к кузяковой бабушке.

— Смоль и смоль. Я пережила собственную смерть, не думаешь ли ты, что такое присутствие меня испугает? Я сама живу чужой жизнью. Тебе ли не знать?

Лешек не знает, а смоль — знает. И снова чернота затапливает зрачок.

А потом плащ отлетает в сторону, и он забывает как дышать. Потому что на мне только невесомое черное кружево и больше ничего.

Его губы накрывают мои. Целуют жестко, страстно, не давая думать о чем-то другом. Но мне и не надо. Сама набрасываюсь на него с такой же безумной страстью, будто занимаюсь любовью в последний раз.

Хотя почему «будто»?

— Алина, — хрипло прошептал Лешек. — Алина…

— Потом, — выдохнула я и снова прижалась к его губам.

Огонь пробежал по всему телу, дышать стало просто невозможно. Но мне всё равно. Я целовала своего мужчину с такой страстью и желанием, что вмиг на задний план отошло всё на свете.

И чем сильнее полыхала страсть, тем страшнее бушевала во мне тьма князя. Страсть опаляла, губы и руки Лешека обжигали, а сила бурлила безумным потоком, который того и глядя разорвет изнутри.

— Возьми… — хрипло прошептала я. — Войди в меня, стань со мной единым целым.

И насколько же это двояко. Слова, в любой другой ситуации бы имевшие эротический окрас, сейчас ещё и прямой призыв.

Лешека долго уговаривать не пришлось. Он подхватил меня, усадил к себе на колени.

Мысли спутались, кружа безумным хороводом. И когда я уже была готова закричать от пронзившего тело удовольствия, в ушах вдруг зашумело, а перед глазами всё завертелось с такой скоростью, что пришлось зажмуриться.

Внутри будто вспыхнула новая вселенная, руки и ноги онемели, потеряв всякую чувствительность. Меня накрыла ледяная волна, а потом в ушах раздался дикий визг.

Я закричала от ужаса, но с губ не сорвалось ни звука.

«Лешек, Лешек! — билась мысль. — Помоги, спаси!»

Но он не слышал, не мог слышать.

А меня подхватил гигантский смерч и снес в чудовищную бездну. На этот раз исчезла вся чувствительность, крик застрял в горле. Меня крутило и швыряло, как крохотную пушинку.

Вокруг что-то ревело и рыдало нечеловеческими голосами. Ещё чуть-чуть — и накинется на меня, сомнет, сожмет и… всё.

— Твар-р-рь, — прорычал кто-то на ухо. — Ненавижу тебя. Смогла всё же! Ненавижу! Подыхай тут теперь, на границе между мирами!

Рычание превратилось в визг, по телу пронеслась волна острой боли. Я всё же заорала и наконец-то потеряла сознание. Только даже после этого чувствовала: кто-то ненавидит меня с такой силой, что… что все мои неприятности только начинаются.

Убаюкивающая тьма протянула ко мне руки и крепко обняла, лаская и укрывая от жуткой действительности.

Спать… спать, только спать теперь.

* * *

Голова болела так, словно кто-то очень долго бил ею о стену. Отдельно от тела.

Я с трудом разлепил глаза. Виски пронзила такая боль, что я, застонав, сжал их пальцами.

— Доброе утро, пан Скорбута, — прорвался через эту красную раскалённую боль голос Шлях-Успенского. — Вы живы, хоть и выглядите отвратительно. Поздравляю, вы практически вдовец.

Тут же стало не до боли. Я повернул голову и встретился взглядом с пронзительными черными глазами князя, сидящего в кресле напротив.

— Водички? — ласково предложил он, протянув мне стакан.

— Спасибо, — хрипло произнес я, схватил стакан и осушил его одним махом. Немного полегчало. — Какой ещё вдовец? Где Алина?

— Под присмотром лекаря, — сказал Шлях-Успенский. — Но шансы невелики. Что вы помните?

Что я помню?

Стало совсем дерьмово — помню я всё с отвратительной четкостью. И от этого к горлу подкатила дурнота. Только вот самое последнее как в тумане.

— Что произошло? — еле слышно спросил я, запуская пальцы в волосы. — После того, как я, как мы…

— Достигли пика наслаждения? — с готовностью подсказал он.

— Мой князь, если бы не субординация, я бы сказал что-то другое, но… могу сказать только одно — да.

Раздражение и гнев пришлось затолкать подальше. Ссориться с князем, который сейчас владеет нужной мне информацией, — верх глупости. Пусть и очень хочется подойти и просто по-человечески дать в морду.

Шлях-Успенский усмехнулся.

— Произошло прекрасное, я даже не ожидал такого эффекта. Слушай…

Оказалось, Князь Претёмных поделился с Алиной своей силой. Точнее, передал княжеский дар, который обычно достается в качестве благословения кому-то из ведьм, явившихся на Выданье. Сила была очень желанной, а смоль именно к ней и стремилась.

Поэтому под завязку наполненная тьмой Алина пришла ко мне. Во время эмоционального накала и оргазма смоль рванула в неё. Но в тот же момент подействовали заклятье и зелье пани Валевской, направленные на перевоплощение.

Я стиснул зубы.

Ведь знал же, прекрасно понимал, что это за ритуал. Сам никогда не проходил, но сталкивался по работе. А это… это может значить, что Алина никогда не встанет. И от этого стало настолько страшно, что все бои с нежитью и прочими тварями показались детской забавой.

— Как вы могли на это пойти?

Собственный голос показался чужим. Улетучилась вся осторожность и всё почтение к князю. Теперь я готов придушить его своими руками.

Шлях-Успенский явно почувствовал моё настроение. Правда, трусом он никогда не был, поэтому только поднялся с кресла.

— А как могли не пойти? Смоль опасна, пан Скорбута. Подставлять под удар гостей, а то и всех жителей Речи Шветной я не собирался.

— Но у вас был я, — шумно выдохнув, сказал ему. — Можно было просто уничтожить…

— Заткнись, мальчик, — ласково приказал он и вышел из комнаты.

Я ухватил стоявший рядом на столе подсвечник и запустил им в кресло, где ещё недавно сидела влиятельнейшая персона государства.

Уничтожу. Удавлю прямо на его гребаном троне, если не будет способа вернуть Алину к нормальной жизни. Я…

— И чтобы через полчаса был у меня в кабинете, вандал кузяков! — донеслось из коридора.

* * *

Время шло. И мы ничего не могли сделать.

Алина лежала бледная и безмолвная. Князь поместил её в кокон своей силы, которая не давала отойти в мир иной, но этого было мало.

— Перевоплощение — вещь странная и непредсказуемая, — хмуро говорила Валевская, и я не знал,