Бабка Яджина уже была при смерти.

— Ты беременна, внучка, — сказала она. — Теперь я ухожу, а вас будет двое. Будь осторожнее. Разум твой болен. Если вдруг что приключится, кто останется с маленьким твоим человечком? Подумай, внучка. И прости за все, если когда обидела…

Бабка Яджина умерла. Я похоронила её по-нашему, под древним дубом, оставив на могиле красную калину.

Долго плакала. Становилось всё хуже. Понимала: права бабка Яджина. Ох права. Неладное со мной.

В положенный срок родилась девочка. Здоровенькая и смешливая.

А через месяц приехал он, мой красивый пан. Серьёзный до ужаса, дочери обрадовался, назвал Алиной. Хотел забрать в город, да только я совсем уже не в себе была. Как узнала, так чуть лютой волчицей не кинулась — показалось, что хочет отобрать дитя у меня навсегда.

Он какое-то время тут побыл, а потом снова уехал. Да не один, а с моей девочкой.

Не знаю, через какое время наступило просветление. Осознала, что я в крови и в грязи. Стала безумицей, которая не в состоянии о себе позаботиться. И с горечью поняла, что он не мог поступить иначе. Меня так просто в родном лесу не возьмешь, потому увез одну дочку.

Стоило только встать, как снова рухнула на пол, осознав, что натворила в приступе безумия. Прокляла! Прокляла отца своего ребенка, превратив в волколака до того момента, как наша дочь не станет взрослой и сильной. И не назовет его по имени.

Завыв, впилась ногтями в своё лицо, снова раздирая в кровь. И рыдала так, что к хижине больше никто не рисковал приближаться.

Сейчас редкий момент просветления. Поэтому я дописываю эти слова и прошу того, кто отыщет мою девочку и моего любимого… слезно прошу: скажи, что я их люблю. И буду любить после смерти. Прощения не прошу — нельзя меня простить никог…»

На этом письмо обрывалось. В горле встал ком.

Я не знал Альжбету, но картина в голове сложилась быстро. Медленно поднял взгляд и встретился с желтыми глазами волколака.

— Анджей?

Имя хрусталём упало на пол и разлетелось на осколки. В хижине поднялся безумный ураган: меня швырнуло в стену, Змеевского — к окну.

В голове загудело от удара. Однако после того, как ветер стих, удалось разглядеть медленно поднявшегося с пола мужчину. Обнажённого и исцарапанного, но вполне целого.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга.

— Дядюшка Анджей, а вы ничего так сохранились после беготни в волчьей шкуре, — наконец смог произнести я.

— Ты тоже ничего после подселения смоли, — заметил он хрипло и ломано, словно каждое слово давалось с трудом, но всё же весьма бодро.

Узнаю Каторжинского, однако.

Анджей быстро подошёл к столу, скользнул по нему беглым взглядом. Задержался на письме, в янтарных глазах мелькнула боль. И я осознал: он тоже любил Альжбету.

— Прокляла, значит… Вот кто, — тихо сказал он. — А я на всех уж подумал, на всех, кроме тебя, милая…

— Почему проклятье спало? — очнулся Змеевский, видимо, переварив увиденное. — Ведь это не Алина вас назвала.

Анджей посмотрел на нас, потом покачал головой.

— Альжбета была безумна. Её проклятье тоже сработало не сразу, превратив меня в волколака спустя тринадцать лет. При этом я совершенно не помнил, кто я и что когда-то был человеком. Спустя долгое время память стала возвращаться.

— И снятие проклятия тоже пошло не так, — мрачно добавил я.

— Да. Когда я сразу увидел Алину, то инстинкт убивать взял верх, но потом удалось опомниться. И она тоже что-то почувствовала, раз взяла меня с собой без видимых на то причин.

Он чуть прищурился, глядя на мою руку, всё ещё сжимающую кулон.

— Но сейчас у нас нет времени, мальчики. Нам пора будить спящую красавицу. Поэтому быстро в замок. И дайте мне что-то надеть.

— Вам идет и так, — лениво заметил Змеевский.

И удрал так быстро, что алый огненный шар не успел припалить белые волосы.

* * *

— Алина, возвращайся!

Голос повелительный, не терпящий возражений. А ещё будто чьи-то руки ухватили и тянут к себе.

Непрекращающийся кошмар, царивший до этого, словно разогнали; миг — и меня укутало в теплый и надежный кокон.

— Давай, девочка, иди ко мне.

— Алина, — а это уже голос Лешека. — Я люблю тебя. Я не могу без тебя жить. Ты нужна мне. Вернись.

И вдруг стало как-то светло и легко, словно не было рядом жуткой смоли, оглушающего одиночества и бесконечной безвыходности.

— Алина…

Глаза ослепило ярким светом. Я зажмурилась. Кто-то тряс меня, не сильно, но чувствительно.

— Она приходит в себя! — в этом вопле смешались радость и неверие в происходящее.

— Алина, Алиночка…

Горячие губы начала покрывать моё лицо поцелуями. Я полупридушенно пискнула, попыталась вырваться, но куда там! Меня держали так, что тут барахтайся — не барахтайся, толку не будет.

С трудом сфокусировав взгляд, поняла, что Лешек сжимает меня в объятиях, нахально заняв половину кровати. Но это полбеды, а вот то, что тут толпа народу и все умиленно лыбятся — совсем другое дело.

Князь, советник его белый, Малгожата, Вислава, Горневич и ещё какой-то незнакомый мужчина. Светловолосый, с пронзительным взглядом желтых глаз, такой весь элегантный до чертиков, что хочется позвонить в ад и выписать себе модельера.

И все смотрят на меня, будто чего-то ждут.

Ощупав себя, настолько это можно было в тесных объятиях Лешека, и глубокомысленно выдала:

— Я не умерла.

Сначала у всех вытянулись лица, а потом грянул дружный хохот, и я поняла, что в целом все довольны.

— Алина-а-а! — заорал кто-то сверху и плюхнулся на меня немалой тушкой. Лешек благородно отстранился, давая мне возможность сделать глубокий вдох.

— Бецик! — заорала я. — Имей совесть, ты меня раздавишь!

— Мне можно! — самодовольно заявил летучий мыш. — Я же твой любимый фамильяр!

— Очень тяжелый фамильяр, — проворчала я, но всё же сгребла его в охапку.

Я ещё слаба и чувствую себя не очень хорошо. Однако самое страшное позади, поэтому можно расслабиться и потискать двух самых замечательных мужчин на свете: Бецика и Лешека. А остальные могут погулять!

…солнечный свет заливал всю террасу, утро выдалось на удивление теплым. Вот тебе и осень. Напротив меня сидел он. Ведьмак. Анджей Сапковский. Тьфу, Каторжинский. И не надо тут хихикать. Почему-то каждый раз, глядя на папеньку, хотела назвать его именем известного писателя.

— Так это был артефакт? — уточнила я, делая глоток кофе.

Нам подали завтрак на террасу, и это восхитительно. Кофе в Вайвельском замке столь хорош, что я всерьёз подумывала выкрасть поваров Шлях-Успенского.

— Именно, — кивнул Анджей, нарезая подкопченное мясо. —