Стел коснулся указательным пальцем иглы – сквозь кожу прыснуло тепло, ошпарило вены, закололо гортань, губы, веки. Голубыми звездами засияли на серебре заклятия. Рассыпалась пригоршня снежинок по мху, а на острие вспыхнуло белое пламя.

Рука невольно отдернулась – и все прекратилось: неторопливо погасла руническая вязь, выцвел узор проплешин. Стел задумчиво растер по ладоням иней.

Хорошо, что пока лишь иней – не кровь.

Но что на самом деле означает эта игрушка? Как она работает? Какой в ней смысл?

Любой маг вытягивает из мира тепло – то же самое делает раструб, только в сотню раз сильнее. Без прикосновения мага он не работает. Вмещает тепла не больше, чем простой амулет из серебра. Но его скрыли от каменских магов, из-за него чуть не погиб Стел у степной реки и чуть не сгорел Приют. Теперь головоломка сложилась, все щелкнуло и встало на свои места: выходит, поход собрали ради этой штуковины, которая высасывает тепло.

Струйки холодного пота протянулись по спине.

Выходит, это изобрел Мерг, одобрил Слассен, верховный служитель Сарима, и даже… Ерих.

Истинная вера разгонит сумрак вековых крон.

Не может быть, что откровения Сарима – выдумка. Нет.

Стел проглотил сухой комок и прошептал одними губами:

– Мы пришли строить храмы. Мы пришли строить храмы! – Он повторял это снова и снова, чтобы поверить самому.

Какими бы ни были настоящие цели похода – захват земель, подчинение народа, источник древесины, пушнины или тепла, – они пришли строить храмы.

Они пришли нести свет и спасение.

Нет! Служители Сарима не могли допустить в храмы магию. Как бы Стел ни защищал магов, как бы истово ни верил сам, но храмы должны быть чисты от магии, служители не должны вмешиваться в законы мироздания. Их путь – это путь покоя, самоотречения и внутренней свободы. Свободы от страстей и привязанностей. Путь смирения, покорности, принятия уготованной судьбы. Принятия жизни и смерти. Единственной и окончательной смерти, после которой лишь чистые души растворятся в Вечных сумерках, обретут долгожданное единство, безусловное счастье, покой. Все прочие в плену желаний и страхов, стремлений и обид будут ждать рассвет, который не наступит до скончания времен.

Мысли гулко стучали громовыми раскатами в ватной тишине небес, пока Стел уговаривал самого себя. Но с каждым ударом сердца, с каждым оглушительным отзвуком все труднее и труднее становилось не слышать рвущегося изнутри ответа.

Служители Сарима не могли допустить в храмы магию!

Самоубеждение в клочья рвалось о колючки сомнений. Сомнения – это тот грех, от которого Стел никогда не мог избавиться. Если уж честно, это тот грех, от которого он никогда и не хотел избавляться.

«Думай своей головой», – съязвило воспоминание с полупрозрачным лицом Агилы.

Стел зажмурился.

И начал молиться.

Он никогда так не молился – неистово, отчаянно, рьяно. Так не молятся Сариму – так не отыскать ни равновесия, ни покоя. Но горячая волна внутри разжигала вину и страх, подступала к горлу. Стел не молил – требовал. Требовал ответов и понимания. Требовал помощи и благословения. Слова сами слетали с пересохших губ, рвались на поверхность сознания, обжигали слезами веки и щеки.

– Сарим, прости, что я не уберег тех, кто доверился мне, не нашел бескровного пути, не разгадал истинных целей. Сарим, помоги мне не ошибиться вновь! Мы пришли сюда твоей волей! Твое откровение привело нас! Ты бы не допустил магии в своих храмах. Ты не мог этого допустить!

Воздух вокруг отзывался, густел, потрескивал, пах пережженным воском и талым снегом.

Стел закусил до крови губу, обрывая поток обвинений. Так нельзя. Так не молятся Сариму.

Но и Сарим никогда не отвечает так яростно.

Стел ни за что бы на свете не признался даже самому себе: он молился не для того, чтобы избавиться от сомнений, – он молился, чтобы эти сомнения подтвердить.

И потому он открыл глаза.

Раструб светился мерным голубым светом и едва слышно жужжал. Холодный на вид, он даже не дымился. Конечно, можно было бы поискать потоки тепла и бездонный колодец, как у степной реки во время молитвы служителей, но в этот раз никто не позовет Рокота на помощь.

Да и звать его нужно не на помощь, а к ответу.

Стел обхватил ладонями плечи и медленно выдохнул. Молись – не молись, но пора признать очевидное. Удивительное творение Мерга может высасывать из мира любое тепло, даже слабенькую жизненную силу зеленого мха, но нет ни накопителя, ни оттока – и потому, за неимением другого выхода, тепло переходит в простейшую форму: пламя. А вот человеческое тепло, вырванное молитвой из сердца, пропущенное через разум и сознание, безопасное и изученное городскими магами, – оно подчиняется сложным заклятиям и куда-то передается, раз колодец кажется бездонным. Оно же не может исчезать? Закон сохранения тепла никто не отменял.

А потому отряд рыцарей Сарима действительно пришел в лес, чтобы строить храмы.

Храмы-кормушки для городских магов.

Люди посмели посягнуть на жизни других людей под прикрытием веры.

Наглости не хватило сосать силы из своих, а лесных не жалко – вроде они и не люди?!

– Ты не мог этого допустить! – вслух выкрикнул Стел и ударил кулаком по замшелому камню.

Раструб опрокинулся набок и затих.

– Но ты допустил, – выдохнул Стел.

Кипящая смола в груди густела и застывала неподъемным отчаянием – с таким впору топиться в пруду городского парка. Топиться, потому что больше не за кем идти, больше некому верить. Мозаичным крошевом сыпалась прошлая жизнь. Целый мир в прах разлетался цветными стекляшками восточной башни Школы магии: абрикосовыми, малиновыми, мятными. Васильковыми.

И оставалась гулкая пустота.

Если даже Сариму верить нельзя, то как жить? Ради чего оставаться частью той силы, что крушит вековые порядки Леса? Ради приказа Мерга? Ради васильковой мантии мастера? Ради права быть сыном своего отца? Ради унижения Рани? Ради чего?!

Резко выдохнув, Стел открыл глаза. В кронах и ветвистых кустах густели сумерки. Мутным саваном тянулась по воде дымка, по ногам поднималась сырость. Несколько глубоких вдохов – и расправились хмурые брови и сжатые губы. Высохли слезы под перезвон сосновых иголок и выкрики редких птиц.

Как давно он не плакал! Так же давно, как и не кричал.

Буря прошла, оставив на сердце камень. И имя тому камню было «предательство». Без криков и гнева Стел вновь спросил себя, ради чего он в отряде рыцарей Сарима?

Приказ Мерга. Мечты о лесе. Вера в Сарима.

Теперь все это лишено смысла, полито кровью безвинных и ведет в пропасть, где городские маги выкачивают тепло из жителей леса.