Наступило долгое молчание. Потапчук обдумывал слова собеседника.Дронго пытался представить возможные по следствия своего решения.

— Вы всегда предлагаете такие рискованные варианты? —наконец спросил Потапчук.

— У вас есть возражения?

— Нет. Просто я вспомнил лицо полковника. Он явно чем-товстревожен и расстроен. Я его слишком хорошо знаю. У него внутри горит какой-тонеутоленный огонь, который не смогут потушить даже очень большие деньги.

— Что именно? Ненависть?

— Нет.

— Гнев?

— Все вместе. Но скорее чувство мести. Словно его обидели.Страшно, смертельно унизили, нанесли невыносимое оскорбление, на которое онможет ответить, только убив обидчика.

Потапчук тяжело поднялся с кресла.

— Сегодня я испугался, — сказал он на прощание, — испугалсяпервый раз в жизни, увидев лицо Игната Савельева. Мне кажется, лучше всего намкак можно скорее покинуть этот Лазурный берег. И никогда больше сюда невозвращаться.

Он пошел к лифту, а Дронго, глядя ему вслед, подумал, чтоэто самое серьезное заявление, которое он слышал от своего случайного напарниказа все время их совместной работы. Он просидел еще минут десять, наслаждаясьтихой музыкой, льющейся откуда-то сверху.

«Нужно позвонить в Вильнюс», — твердо решил он, поднимаясь скресла. Войдя в номер, он набрал код Литвы, код и номер вильнюсского телефонаХургинаса. Тот и на этот раз ответил довольно быстро, словно все время ожидалзвонка Дронго, сидя у телефона.

— Мне нужна ваша помощь, — глухо сказал Дронго. — Я нашелСавельева и документы. Необходимо, чтобы сюда приехал ваш представитель, скоторым он может договориться об их приобретении.

— Я все понял, — быстро сказал Хургинас. — Наш представительвылетит завтра утром. Где вас искать?

— Отель «Негреско» в Ницце, — сказал Дронго и назвал свойномер.

— Очень хорошо. Мы попытаемся сделать так, чтобы нашпредставитель прибыл в Ниццу уже завтра вечером. Спасибо вам за работу, выхорошо потрудились.

— Пока я ничего не сделал, — пробормотал Дронго. — Высылайтевашего представителя. Я буду ждать.

Он положил трубку и услышал легкий, едва уловимый стук вдверь. Это его удивило. Сегодня ночью он не ждал никаких гостей. Дронго шагнулк двери.

Странно, здесь старинные двери с массивным запором и до сихпор нет глазка.

Вообще его удивляло многое в этом отеле. Если фасадная частьздания «Негреско» была парадной и праздничной, то задняя, выходившая на глухуюулицу, сильно обветшала и вообще не походила на стену отеля высшей категории. Астеклянные перегородки в его туалете и ванной комнате и вовсе не укладывались впривычные рамки отеля, имеющего такую громкую славу во всем мире. Сновараздался осторожный стук. Так осторожно стучат, когда боятся потревожитьобитателей соседних номеров. Дронго мягко повернул ключ, открывая дверь. Напороге стояла прекрасная незнакомка, с которой он разделил сегодня свойвыигрыш.

— Вы пришли? — удивленно спросил Дронго. — Но почему?

— Потому что вы мне понравились, — невозмутимо сказалаженщина, глядя ему прямо в глаза.

Уже на второй день, двадцатого августа, все стало ясно. Неимеющие твердой воли, растерянные, даже напуганные собственными поступками,члены ГКЧП бездарно упустили время и инициативу. Напористый Ельцин и егоокружение, наоборот, умело использовали просчеты другой стороны, приобретаянемалые политические дивиденды на противоречиях и ошибках гэкачепистов.

С нескрываемым возмущением и раздражением Савельев следил засобытиями.

Когда вечером двадцатого передали, что толпа митингующихрастет, не обращая внимания на введение комендантского часа, все поняли, чтозатея ГКЧП провалилась. В Москве вот уже второй день не отвечал телефон. Неотвечал и телефон Лякутиса, с которым они должны были войти в контакт.Образовавшаяся почти полная изоляция особенно нервировала Савельева.

Наконец двадцать первого все закончилось. Горбачев прилетелиз Фороса, его бывших заместителей и руководителей союзных ведомстварестовывали одного за другим, по зарубежному телевидению часто крутили ролик отом, как мультипликационный Ельцин спускает в унитаз всех гэкачепистов,приехавших на маленьком танке.

В тот день Савельев ходил словно заторможенный, его боялисьпотревожить даже коллеги. Ночью стало известно об аресте самого Крючкова. В этотрудно было поверить, но еще позднее с пометками «срочно» все радиостанциисообщили об арестах вице-президента страны Янаева, премьер-министра страныПавлова и министра обороны Язова. Отдельно передавали сообщение о самоубийствеминистра внутренних дел Пуго.

Немного утешало то обстоятельство, что новым руководителемКГБ назначили Шебаршина, которого знали все четверо офицеров группы Савельева.Больше Лякутису они не звонили. На следующий день Шебаршина сняли, ителевидение весь день показывало кадры о том, как толпы митингующих рвутся кзданию КГБ. Ночью специально подогнанный кран выламывал памятник Дзержинскому.

Эти ночи стали страшным кошмаром для Савельева. Он сиделосунувшийся, бледный, задумчивый, ничего не понимающий. Все, во что он верил,все, чему поклонялся, было разрушено и развеяно в прах. Никаких идеалов большене оставалось. Под диктовку Ельцина Горбачев запретил Коммунистическую партию,фактически ликвидировав ее своим указом. В Литве царило ликование. Савельевпонял, что необходимо уезжать. Без сомнения, все, чем они занимались теперь вПрибалтике, становилось не просто незаконным, а глубоко аморальным изапрещенным деянием. В любой день Горбачев может подписать указ о независимостиприбалтийских государств, и тогда пребывание его группы на территории Литвыбудет просто преступным актом враждебного характера.

Нужно уезжать, но куда? Нет ни прежнего КГБ, ни прежнегоруководства, которое посылало их в Литву. Развалилась партия, на которую ониработали. Не стало даже прежней страны, ради которой они делали свое дело и встолицу которой обязаны были вернуться. Не нашлось ни одного разумногоаргумента в пользу их возвращения домой. Но оставаться в Литве больше былонельзя.

— Мы уедем через Белоруссию, — объявил Савельев, решиввывезти документы через другую республику, так как понимал, что могла произойтиутечка информации. Если Лякутис или кто-нибудь из работающих с ним офицероввдруг немного «изменит» свои взгляды и выдаст группу Савельева, их обязательнобудет ждать засада на всех пограничных постах. Такой компромат мог обладатьневероятной взрывной силой, автоматически создавая предпосылки для обретениянезависимости всеми тремя прибалтийскими государствами, получившимидокументальные свидетельства агрессивной политики Москвы в их регионах.