ради моего детства…»; и наконец, 3 января 1939 года в последнем письме из Франции: «У нас была (и еще есть) елочка, маленькая и пышная, как раздувшийся ежик» [см.: {494}: 58, 148, 157, 177, 179].

Стал я безродным, какое же мне Рождество?

Но почему-то в Сочельник, как некогда в детстве,

Сердце взлетает и ждет неизвестно чего.

………………………………………………

Если бы снова в страну продолжительной ночи

……………………………………………………….

За окнами ветер колышет

Вечнозеленые ветки, и ветки качаются. [см.: {327}: 7]

Антирождественская кампания. Борьба с елкой

Однако вернемся в Советскую Россию. Со второй половины 1920‐х годов советская власть и коммунистическая партия решительно вступили на путь борьбы с «религиозными предрассудками». Это в конце концов и решило судьбу елки. Если 24 декабря 1926 года на первой странице «Вечерней Москвы» еще была помещена фотография елочного базара в Охотном ряду, что свидетельствовало о лояльности к елке московских властей, то через год началась плановая систематическая антирелигиозная работа, которую стали проводить в каждой губернии. В борьбе с религией самая активная роль предписывалась не только органам центральной периодической печати, но и местным организациям и издательствам. Во всех губерниях к Рождеству должны были издаваться материалы, «рассчитанные на широкий охват трудящихся города и деревни» и предлагающие планы проведения антирождественской кампании. В 1927 году в Туле, например, вышла брошюра с детально разработанной программой проведения антирелигиозной пропаганды в рождественские дни [см.: {264}: 3]. Были установлены сроки кампании, предложены тезисы докладов, где праздник Рождества противопоставлялся годовщине Октября (например, на тему «Рождество спасителя и 10 лет Октябрьской революции»), даны лозунги для антирождественской пропаганды. В дни самых больших христианских праздников — Рождества и Пасхи — борьба с церковными предрассудками должна была проводиться особенно ожесточенно, поскольку считалось, что именно в эти дни «религиозная пропаганда» со стороны церкви наиболее действенна.

И все же проводимая работа, как казалось властям, не приносила нужного результата. В 1928 году была признана недостаточно эффективной деятельность союза «безбожников», который к этому времени насчитывал «всего 123 тысячи членов». В прессе сообщалось, что «безбожники» плохо справляются со своими задачами: «Фактически ведем мы антирелигиозную работу более или менее широко только два раза в году: на рождество и пасху, в порядке неожиданно свалившейся кампании» [см.: {260}: 273]. Помимо специальных периодических изданий (газеты и журнала «Безбожник», журнала «Антирелигиозник») в кампании, направленной против христианских праздников, принимали участие и другие органы печати. Все чаще высказывались мысли о необходимости ужесточения борьбы с церковью: «Надо перестать добродушничать, перестать держаться позиции либеральной терпимости в вопросах религии…» — писал журнал «Новый мир» в 1928 году [см.: {260}: 275]. День Рождества стал рассматриваться не только как религиозный праздник, но и как праздник спаивания народа. В конце декабря того же года «Шадринская окружная крестьянская газета» опубликовала стишок:

На пьяную елку тратится денег масса,

Пьяный праздник — в кармане дыра.

Сохранит твои деньги сберегательная касса.

С пьяным праздником кончить пора. [Цит. по: 57: 13]

Решено было положить конец «рождественскому пьянству». Согласно новой концепции, Рождество было объявлено праздником капиталистического лагеря, в течение которого «сильные мира сего» обманывают, подкупают, спаивают пролетариев. В прессе писали о том, что за рубежом капиталисты устраивают для рабочей детворы даровые елки, где дамы-благотворительницы угощают детей конфетами, «приобретая такой дешевой ценой право держать пролетарскую детвору в остальное время года на голодном пайке» [см.: {264}: 19; см. также: 3 и др.). О «рождественских завтраках с традиционной рождественской елкой и подарками», которые устраиваются во многих городах капиталистического мира, рассказывала и напечатанная в 1932 году брошюра Н. Толина [см.: {449}].

XVI партийная конференция, которая прошла в апреле 1929 года, получившего название «года великого перелома», утвердила новый порядок и новый режим работы, введя пятидневку или непрерывную рабочую неделю. В основу нового производственного календаря была положена «разумная и правильная организация трудового времени», отменялись церковные праздники, в результате чего день Рождества превратился в обычный рабочий день. «Непрерывный рабочий год и пятидневная рабочая неделя, — писала „Правда“, — не оставляют больше места для религиозных праздников… В этом году впервые рождественские дни являются обычными трудовыми рабочими днями…» [см.: {326}: 1]. Никакие прогулы, никакое ослабление работы «на фронте социалистического строительства» в рождественские дни теперь не допускались. 25 декабря 1929 года стало днем первого Рождества в условиях «непрерывки», и хотя, как отмечалось, «попы развернули широкую агитацию за празднование „рождества христова“… повсюду отмечается выход на производство рабочих» [см.: {361}: 1].

Вместе с Рождеством отменялась и елка, уже прочно сросшаяся с ним. Елка, против которой когда-то выступала православная церковь, теперь стала называться поповским обычаем. В борьбу за ее отмену включились многие печатные издания. Центральные газеты обличали партийное и комсомольское руководство городов и сел, где продавались и устраивались елки; писатели ополчились на елку как на старорежимный религиозный обычай; детские журналы осуждали и высмеивали детей, мечтавших о елке: «Религиозность ребят начинается именно с елки… Ребенок отравляется религиозным ядом… <…> Долой елку и связанный с нею хлам» [см.: {13}: 13, 22]. «Елка — приманка для простачков», которых обманывают как православные верующие, так и сектанты. На одном из «антиелочных» плакатов был изображен сектант, стоящий на священных книгах и держащий в руках крест, который он использует как удилище. Леска заканчивается крючком, скрытым в рождественской елке, на которую зачарованно смотрит мальчуган, протягивая к ней руки, в то время как коварный сектант думает:

Слежу за рыбкой жадно я.

Вот елочка нарядная,

Заместо червячка.

Еще даю конфеты я.

Авось, приманкой этой

Поймаю простачка. [см.: {13}: 25]

Рождеству и празднику елки противопоставлялись праздники нового социалистического государства, главным из которых был день 7 ноября — годовщина Октябрьской революции, «установившая на земле новую эру».

В эти критические в судьбе елки годы казалось, что ей пришел конец. Предновогодними вечерами по улицам ходили «дежурные» и вглядывались в окна квартир: не светятся ли где-нибудь огни елок. Э. Г. Герштейн, служившая в начале 1930‐х годов в ЦК профсоюза работников просвещения секретарем бюро секции научных работников, вспоминает, как ей дали общественное поручение, состоящее в выслеживании людей, устраивающих елки:

Я вспомнила, как ЦК профсоюзов поручил мне под Новый год ходить