Я уже так перетряслась за Богдана, а потом от ужаса попасть в руки Лобова. И даже успела сойти с ума от страха, что Богдана посадят за то, что он сломал челюсть этому гаду.

Мои истеричные предохранители перегорели. И вот этот неприятный инцидент не вызывает во мне очередного приступа тихой истерики.

Главное — в порядке Булочка, я не в тюрьме и жив Богдан. И достаточно здоров, чтобы продолжать лезть под мою юбку. Это в конце концов — приятно.

И на всё остальное мне философски хочется сказать — что ж… Главное, чтобы он её не убил и сам не свалился со своей головой, остальное мы как-нибудь переживём.

Никак не могу определить правильно то, что сейчас происходит. Это я присутствую при чужом семейном скандале, или это в нашу семью ворвался посторонний человек?

Мой не совсем одетый мужчина, рычит на свою не совсем одетую бывшую жену. А я, не совсем одетая, меланхолично размешиваю в кружке на кухне для него львиную дозу успокоительного.

Се ля ви, как говориться!

Делаю парочку глотков, мне тоже не помешает. И ещё парочку. Гадость…

И не нахожу ничего лучше, чем внутренне обратиться к бабушке.

— Что же мне делать, ба?

— Не нужно было связываться с женатым мужчиной!

— Да. Но. Он меня спас. Я люблю его. Опять же — Булочка. Да и Плутон. Они моя семья теперь… Я без них не хочу! А что — Марина? Будь её воля, Богдан возможно бы до сих пор валялся в коме. И неизвестно выжил ли бы в итоге. Так что он мой! — сумбурно привожу доводы. — Какая она ему жена?

Отвечает мне отчего-то не бабушка, а Булочка.

"Дай им всем!" — воинственно рекомендует она.

Булочка — наш человек. Пойду, что-нибудь дам. Страшно за Богдана…

Накинув на себя недостающее, иду обратно в спальню. Касьянов сдирает с кровати чужое постельное бельё, яростно засовывая его в чёрный мусорный пакет.

— Проваливай! — швыряет пакет в проход.

Успеваю только прижаться спиной к косяку. Пакет пролетает мимо, с шорохом катясь по полу до прихожей.

— Ублюдок! — подлетая пытается припечатать ему по щеке Марина.

Я испуганно сжимаюсь. Нельзя его!

Перехватив руку, он отшвыривает Марину на матрас.

— Сволочь… — хныкает она. — Ноготь сломал…

— Дан, — всовываю ему в руки кружку. — Пей.

— Что это? — подколачивает его.

— Пей-пей…

Он растерянно забирает кружку, виновато смотрит мне в глаза.

Ему в этой ситуации быть может даже ещё неприятнее, чем мне. Бедный мой… Едва на ногах стоит.

Разворачиваюсь, и рассерженно бросаю ей, поджав губы и задирая подбородок:

— А Вы Марина своих мужчин по щекам бейте. С этими щеками я сама разберусь как-нибудь.

— Что?! — взвивается она.

Вжимаюсь спиной в Богдана. Он обнимает меня одной рукой, допивая успокоительное.

— Фу… — прокашливается он.

— Скандал отменяется, — смотрю ей в глаза. — Богдану нельзя волноваться.

Беру его за руку и демонстративно увожу из спальни.

Чувствую поцелуй в макушку и то, что Дан — мой. Целиком и полностью. А своё надо беречь…

Обнявшись, мы сидим на диванчике в кухне и, тупя от успокоительного, умиротворенно смотрим в окно на игры собак.

Марина, ругаясь, буянит в спальне, говорит с кем-то по телефону.

— Может, мы ко мне домой поедем? — предлагаю я. — С собаками, правда, не понятно как быть. Я сняла однокомнатную.

— Ты дома, Ася. Я — дома. Они — дома. Мы никуда не поедем.

— Давай тогда в спальне ремонт сделаем? — не спорю я, водя пальцами по его шее и линии челюсти.

— Обязательно, — медленно гладится щекой об мои пальцы. — Какой захочешь.

Марина что-то сгребает с камина в зале в свою сумку, поливая нас ругательствами. Оборачиваюсь.

Вскрикивает, прыгая на одной ноге до кресла, вытаскивает что-то из ступни.

— Да что за?!..

В её руке мелькает оберег, что оставила нам Алла Борисовна. В виде синенького глаза. Там есть иголочка для крепления.

— Это от плохих людей. Оберег… — поясняю я.

Марина с чувством швыряет амулет в камин.

Немного взлохмаченная, но уже собранная, садится в кухне за стол. Напротив нас.

Марина долго смотрит на то, как сплетаются наши пальцы. Делает глубокий вдох.

— Через год ты будешь в должности майора в Москве. В отличном районе. Нам не придётся делить ребёнка и имущество. Мы будем известной парой. С приносящим большой доход аккаунтом в инстаграме. Мы будем очень богатая успешная семья. У нашей дочери появятся перспективы.

С пренебрежением осматривает меня.

Да… Надо признать, Питбуль с его спортивным телом и мужественной внешностью моментально завоевал бы сердца аудитории в сети. Марина не дурочка. Точно знает как использовать мужчину.

Но я не успеваю начать агонизировать насчет ее заманчивого предложения.

— Я не обезьянка для твоей инсты, — отрицательно качает головой Касьянов.

— Последнее предложение. Подумай. Не будь упрямым дураком! Сейчас в тренде прочные семьи.

— Последнее уже было.

— Тогда, увидимся в суде.

— Увидимся. Убирайся, — устало.

— Э, нет, мой дорогой муж. Пока здесь прописан мой ребёнок, это и мой дом тоже. И так как Арина до суда будет проживать со мной, то уедешь отсюда ты. Вместе со своими шавками и этой матрёшкой.

Почему это матрешкой? Озадаченно кручу головой в поисках своего отражения. Смотрюсь в чайничек на столе. Щеки горят яркими круглыми пятнами. Как у матрешки!

Марина зато при макияже. А мне когда было делать? Я к Богдану в больницу торопилась.

— Где Арина, кстати? — требовательно вопрошает Марина.

— В надёжном месте.

Богдан устало трёт переносицу. Кровь опять отливает от лица, губы становятся бесцветными. Вот бы перелить немного крови из моих щек в его.

— Дан… — заглядываю в его глаза, — ты как? Может, в больницу?

— Сейчас пройдет.

Испугавшись, тащу его в спальню, игнорируя присутствие Марины. Быстро натягиваю новую наволочку на подушку, застилаю покрывалом кровать. Уложив его, устраиваюсь рядом.

— Ты только не переживай, ладно.

— Да ты кремень, Синичкина. Даже у меня уже нервы сдали, — вяло усмехается он.

— Мужчины воюют, но раненых с поля боя их всегда выносят женщины. Бабушка так говорила.

— Обожаю твою бабушку.