— Боже… — бормочу я, отворачиваясь резко в другую сторону.

Что он-то здесь забыл?!

— Товарищ полковник! — резко тормозя, салютует ему неловко полуопер.

— К пустой голове не прикладывают, Крольков, — недовольно. — Ну-ка, ну-ка… А это у нас кто?

Наклоняясь в сторону, заглядывает в мое лицо.

— Ух ты! — удивленно. — Ты, я смотрю, капитан, в начальники отдела метишь, да?

— Так я… это… — с опаской оглядывается на меня Геннадий.

— Ну, ты молодец! А чего не сообщил до сих пор?

— Так… не успел! — не моргая смотрит на него Геннадий.

И ты, Брут?… — опускаются мои плечи.

— Почему конвоируемая без наручников?

— Дак…

— Дак… Дак… — передразнивает его оскаливаясь Лобов. — По форме отвечай, чего мямлишь? Хотя… Забирайте ее.

Кивает своим сопровождающим.

— Я ее лично допрошу. Убойный у нас… не в форме, как обычно, — пренебрежительно.

Жалко, трубу отдала. Сейчас бы двинула про меж этих поросячьих глазок!

Меня дергает за локоть и подтягивает к себе ближе один из полицейских. Лобов с угрозой поглядывая на меня исподлобья, отвечает на звонок телефона.

— Беда… — бормочет Геннадий.

— В комнату допросов ее, — распоряжается Лобов. — Я её сам… допрошу.

Бросает взгляд на часы.

— Сразу, после проверки.

Комната допросов не здесь, меня уводят от полуопера через дорогу в другое здание. В комнате, все как в фильмах. Серые стены. И даже зеркало на стене. А еще стальной стол посередине и на нем приварена петелька. Наручники, которыми я снова скованна, пристегивают к этой петле.

В открытых дверях, сложив руки на груди, стоят Миша Медведев и мой неслучившийся спаситель — Крольков. Недовольно поджав губы переглядываются. Не могут помочь?

Я ложусь щекой на холодный стол. Ну вот и всё…

Богдан

— Что это? — смотрю я на заряженный шприц.

— Успокоительное.

— Я спокоен.

На самом деле — нет.

— Это миорелаксанты, чтобы…

— Релакса достаточно. Вы извините. Но не нужно. И так башня не работает.

— Врач прописал, значит, спорить не надо.

— Вот и не будем.

— Вы нарушаете режим и предписания. После серьёзной операции.

Да я вообще пациент сложный и неприятный. Ненавижу это всё.

— Вы идите. На мне всё само как на собаке заживает. Я с врачом сам поговорю.

— Ольга Михайловна! — выходит недовольная медсестра в коридор. — У нас тут пациент капризничает после операции…

Оставьте меня в покое!

Сжимаю виски, пытаясь собрать чехарду из воспоминаний в единую картинку.

Ася…

Агния…

Синичка…

Снегурочка…

Асенька…

Губы…

Пальчики…

Взгляд светлый…

И почему-то мой хмурый портрет мелом с демоническими рогами. Обижал я тебя? Ну бывает у меня, у дурня, такие припадки на старых дрожжах после неудачного брака. А кто такой Аркадий? Был же какой-то Аркадий…

Холодно. Пальцы немеют. По телу бродит сонм неприятных и болевых ощущений. Голова ноет. Веду рукой по бритому черепу. Натыкаюсь пальцами на широкий пластырь.

Вот хочется своей многострадальной головой на колени к Птичке-Синичке, а не вот это всё. Питбули — псы тактильные. И мне так этого не хватает… Женских рук.

"Бесчувственный"… — звучит в голове её голос. Она говорила мне так? Почему?

Марина, когда хотела зацепить, тоже так говорила. И это цепляло, да. А потом — перестало. Но из уст Аси снова по-больному.

Внутри тревога. Словно меня нет там, где я обязательно должен быть.

Она нарастает…

И когда заходит врач, я снова отказываюсь от лечения. Потому что оно меня срубит. А мне очень куда-то нужно. Я просто не могу вспомнить куда и почему. Но зато вспоминаю, как Ася отважно рванула спасать Аришу от собак. А потом плакала на кухне от небольшого ожога. А я её целовал…

В груди трепещет. Такое странное чувство. Человека почти не знаешь, только несколько ярких воспоминаний, а тебя топит от… любви и нежности.

Как позвонить-то ей?!

— Папа!

Стараясь не крутить головой, разворачиваюсь всем корпусом.

Ариша. Шапку держит в руке. Лохматые кудряшки стоят абажуром.

— Плутона влачи не пускают! А я убежала! А маму заблали! Сколее… Бежим! — возбуждённо выпаливает она. — Сколее!

— Ничего не понял.

— Полицейские… — старательно выговаривает дочь, с нетерпением глядя на меня. — Только нехавошие. Маму увезли.

— Та-а-ак… — пытаюсь сообразить я.

— Вот! — многозначительно поднимает вверх руку Ариша.

На большом пальце сверкает кольцо. Приглядываюсь. Знакомое!

— Откуда оно у тебя?

— Мама!

— Дай-ка, — снимаю колечко, разглядывая бриллиант.

Он покачивается, мерцая. Приличное.

Я же его ей сам надел! — вдруг всплывает вспышкой воспоминание. Но я не успеваю переварить его полностью.

Ариша из кармана вытаскивает мой телефон.

— Вот! Сколее… — как суслик смотрит на меня снизу-вверх. — Маму обизают. Дай им всем!

Включаю телефон. Зарядка — 5 %. Ну что же ты, Асенька? С досадой ищу её номер. Несколько раз набираю. Не отвечает.

— Менты забрали, да?

Тревога моя внезапно подскакивает до небес! Менты — это плохо. Почему — не помню. Но очень-очень плохо! Набираю номер дежурного. Первый раз слышит. Не привозили такую.

Обзваниваю ещё пару участков и телефон садится. Мля… Мне становится ещё страшнее. Оглядываюсь.

— Где мои вещи?

Дохожу до двери. Возле поста Алла Борисовна ругается опять с персоналом.

— Пропустите немедленно! — рявкаю я.

— А ты тут не ори, — фыркает пожилая санитарка, не поднимая головы и продолжая протирать пол возле палаты. — У нас тут генералов, кроме меня нет. Тебе лежать надо, вот и лежи.

— Бабка злая… — высовывается из-за моего бедра Ариша.

Отталкиваю аккуратно её за спину. Эта бабулька всемогущая, с ней ссориться нельзя!

— Товарищ генерал, — прищуриваюсь я пытливо. — А подскажите, где вещи лежат, в которых меня сюда привезли.