— А с какой "девкой" он будет жить, пока ты будешь на съемках?! Кто ей будет готовить, стирать, убирать? Ты же вся "в высоких материях", — скептически, — тебе не до этого.

— Поедешь с нами.

— Нет! — взмахивает руками Алла Борисовна. — Не надо своё ведро на мою голову. У меня театр! В следующем месяце премьера.

— В этой дыре?

— Это моя "дыра"! Так что попрошу… — строго.

— Если ты не хочешь ей заниматься, зачем ты тоже подала документы на опеку?! — с недоумением восклицает Марина.

— У меня бы вещий сон… — загадочно.

— Да, Боже! — раздражённо.

Прокашливаюсь.

— Плутон… — подбегает Булочка к бабушке.

Вытаскивает из открытой сумки бабушки яблоко. Приносит мне откусить. Марина молча наблюдает за нами. Давит меня взглядом. Вжимаясь в меня спиной, Булочка, нахохливается.

— Не надо смотлеть! — сердито. — Не смотли на маму!

Замахивается яблоком. И мне немного жаль Марину за то, что Ариша ее не любит. Забираю из руки.

— Доча… — одергиваю её. — Нехорошо ругаться.

— Ховошо… — упрямо.

— Иди ко мне, — зовёт её Алла Борисовна.

— Иди-иди… — подталкиваю я.

— Ты видишь, какая она стала агрессивная?! — слышу голос Марины, выходя из кабинета.

— Она просто в меня, я тоже такая была, — парирует Плутон.

Сегодня она будет общаться с Мариной и психологом без нас. Выхожу за дверь.

Богдан, нервничая, мерит коридор шагами.

— Ну всё, — останавливаю его, обнимаю его за пояс, кладу голову на плечо.

Прижимает за плечи. Укачиваем так друг друга, пытаясь успокоить нервы. Адвокат нас не обнадёживает. Пятьдесят на пятьдесят…

— Что мы будем делать, если Аришу отдадут ей?

— Не отдадут, — сжимаются губы в белую линию. — Я не позволю. Это моя дочь. И жить будет со мной.

Поднимаю лицо. Прижимаемся губами.

— Здравствуйте!

Оборачиваемся. Психолог, который работает с Аришей. Богдан застывает. Он не очень ей нравится. Молчаливый, хмурый, вспыльчивый… Ну вот такой он с посторонними! Зато нас любит. А других не обязан.

— Здравствуйте… — вразнобой отвечаем мы, отходя друг от друга.

— А где Арина?

Киваю на кабинет.

— Вы только бабушку не выгоняйте, — неуверенно бросаю ей вслед затухающим голосом.

И мы ждём. Долго. Молча.

Часа через полтора психолог выводит на руку к нам Аришу.

— Что-нибудь нам скажете? — ловит её взгляд Богдан.

— Пока ничего. Неоднозначная ситуация.

Пока я одеваю молчаливую раскрасневшуюся Булочку, Богдан у двери ждёт Марину. Она выходит, врезаясь в него от неожиданности. Он протягивает ей молча лист в файле.

— Что это?

— Я подаю на тебя в суд.

— За что?! — с сомнением.

— За причинение вреда здоровью. В тонике был препарат, который попадает под статью.

— Пф… Докажи, что это я его туда положила. То же мне статья! Это всех баб пересажать надо.

— Доказать, может, не докажу, но ты будешь под следствием на момент суда. Хорошего дня!

— А я подам ответный иск о клевете, и ты тоже будешь под следствием, к тому же ты у нас недееспособный, забыл?

— Не надо лугаться! — сердится Ариша.

Богдан подхватывает её на руки, и мы уходим.

— Как вы пообщались с мамой-Мариной? — осторожно расспрашиваю я.

— Хавошо.

Переглянувшись, молчим.

— Ты хочешь у неё… погостить? — вспоминаю формулировку психолога на первой встрече.

— Я хочу пиццу…

— Пиццу — легко! — сворачивает Богдан к пиццерии.

В голове всплывает кусок пиццы, с сочащимся жиром плавленным сыром. Резкий приступ тошноты подкатывает внезапно! Отбегаю к обочине с чёрным талым сугробом. Выворачивает…

Капец.

****************************************************

Богдан

Сидя в машине листаем каталог со свадебными платьями.

— Может, простое белое купить? — начинает смущаться Ася, глядя на цены. — Все же свои будут.

— Нет. Ты будешь в свадебном. И свадьба будет настоящая. Это не обсуждается!

— Дан…

— По уставу отвечать, — шутя, оскаливаюсь я.

— Есть! — улыбаясь, морщит нос Синичка.

— И честь отдавать… ежедневно.

— Пошляк, — прикусывает губу, покрываясь румянцем.

Бросаю взгляд на часы.

— Пора. Пожелай мне удачи, — притягиваю за грудки к себе и жду поцелуя.

— Удачи!

Лёгкий чмок превращаю в полноценный поцелуй. Не могу насытиться до сих пор.

Нахмурено вытирает блеск от помады с моего лица.

— Как себя чувствуешь? — провожу пальцем над её скулой.

Нездоровится моей Синичке. Щеки чуть впали. Бледная.

— Нормально… — опускает взгляд. — А ты?

— Да мне-то что будет? — нервно улыбаюсь я.

Самочувствие более-менее, но до конца реабилитации ещё далеко. Я пытаюсь снова обмануть систему, чтобы встать в строй. Мне это нужно для работы и для "опеки".

— Не бравируй! — сердится Ася. — Голова болит?

— Я же бесчувственный, — улыбаюсь ей. — Ну какая голова, детка?

— Головы, и правда, нет, — сетует Синичка. — Несерьёзно, Богдан Максимович.

— Асенька, ну колёса я пью, на обследования хожу, предписания соблюдаю. Не могу я дома сидеть! Мне двигаться надо. Во всех смыслах. Иначе я точно слягу, как пёс на цепи. А там мужики без выходных у меня пашут.

— Ладно.

Опять целует и опять вытирает мои губы, отпускает.

Надо её к врачу…

До курилки у нас не доходят, грешат прямо на крыльце.

— Здорово, мужики, — жму по очереди всем руку.

— Ты там не переотдыхал, Максимыч? — не отпускает мою руку Медведь.

— Да бока уже отлежал.

— Так ты позу меняй, — угорает Айдаров, — а то невеста заскучает.

— Гусары, молчать! — рявкаю на них. — Обсуждаем насущное.

Смотрю в глаза Айдарову.

— По Марине — дело официально закрыто. Адвоката она наняла жирного. Бабок спалила тьму!

— Закрыто — плохо. Тьму — хорошо.

Возможно, именно поэтому по опеке мы с её адвокатом не пересекались. Деньги закончились?