«Время рождаться, и время умирать

время насаждать, и время вырывать посаженное

время убивать, и время врачевать

время разрушать, и время строить

время плакать, и время смеяться

время сетовать, и время плясать

время разбрасывать камни, и время собирать камни

время обнимать, и время уклоняться от объятий

время искать, и время терять

время сберегать, и время бросать

время раздирать, и время сшивать

время молчать, и время говорить

время любить, и время ненавидеть

время войне, время миру».

Это звучало наподобие прощания. Но прощание это былопрекрасней всего, что мне довелось испытать в жизни.

Обнявшись, мы легли на ковер перед камином. Меня не покидалоощущение какой-то неведомой доселе полноты бытия – словно я всегда была мудра исчастлива, словно сбылась и осуществилась.

– Как же тебя угораздило влюбиться в проститутку?

– Раньше я и сам задавал себе этот вопрос. А сегодня,поразмыслив немного, понял: зная, что твое тело никогда уже не сможетпринадлежать мне одному, я смог бросить все силы на покорение твоей души.

– И ты не ревнуешь?

– Нельзя сказать весне: «Наступи немедленно и длисьстолько, сколько нужно». Можно лишь сказать: «Приди, осени меня благодатьюнадежды и побудь со мной как можно дольше».

Вот уж точно – эти слова были брошены на ветер. Но я хотеласлушать, а он – произнести их. Не помню, когда я заснула. Мне снились несобытия и не люди, а какой-то аромат, заполнявший собою все.

* * *

Когда Мария открыла глаза, сквозь раздернутые шторы ужесветило солнце.

«Мы всего два раза были с ним близки, – подумала она,глядя на человека, спавшего рядом. – А кажется, будто не разлучалисьникогда и он всегда знал меня, мою жизнь, и тело, и душу, мой свет, мою боль».

Она поднялась, пошла на кухню сварить кофе – и тут, увидев вкоридоре два чемодана, вспомнила все: и свой обет, и молитву в церкви,вспомнила и о том, как сон, упрямо стремясь стать явью, теряет свое очарование,и о совершенном человеке, и о любви, сливающей воедино душу и тело. И о том,что между наслаждением и блаженством лежит пропасть.

Что ж, она могла бы и остаться: терять ей нечего, кроме ещеодной иллюзии. «Время плакать, и время смеяться», вспомнила она.

Но ведь там же сказано: «Время обнимать, и время уклонятьсяот объятий». Она сварила кофе и, прикрыв дверь на кухню, вызвала по телефонутакси. Собрала всю свою волю, забросившую ее в такую дальнюю даль, припала кисточнику своей энергии, именуемой «светом», назвавшей ей точную дату отлета,оберегавшей ее, заставлявшей ее навсегда запомнить эту ночь. Оделась, взялачемоданы, в глубине души надеясь, что Ральф проснется и попросит ее остаться.

Но он не проснулся. Покуда Мария, стоя возле дома, ждалатакси, появилась цыганка с букетом цветов.

– Купите цветочков.

И Мария купила. Эти цветы возвещали пришествие осени,говорили, что лету – конец. Теперь в Женеве еще долго не будет столиков наоткрытых террасах кафе и ресторанов, из парков исчезнут гуляющие. Ладно. Онапокидает этот город, потому что сделала свой выбор, так что жаловаться не начто.

До отлета оставалось четыре часа. В аэропорту Мария выпилаеще чашку кофе и стала ждать, когда объявят посадку, все еще надеясь, чтовот-вот появится Ральф: ведь вчера она успела сказать ему, в котором часу у неерейс. Так всегда бывает в кино – в самый последний момент, когда женщина ужеготова сесть в самолет, появляется в полном отчаянии мужчина и подиронично-сочувственными взглядами служащих авиакомпании хватает ее в охапку,целует и возвращает в свой мир. Появляется надпись «Конец», и зрителирасходятся, пребывая в уверенности, что эта пара отныне и впредь будетнеизменно счастлива.

«В кино никогда не показывают, что было дальше», в утешениесамой себе произнесла она. А дальше – брак, кухня, дети, секс по обязанности,пусть даже и супружеской, но все более редкий, а вот и впервые найденнаязаписка от любовницы, и желание закатить скандал, а потом – обещания, что этоникогда больше не повторится, потом вторая записка (уже от другой женщины), иснова скандал и угроза развода, но на этот раз муж уже ничего не обещает стакой определенностью, а всего лишь говорит, что любит ее. Третья записка (оттретьей женщины), а за ней обычно предпочитают промолчать, сделать вид, чтоничего не происходит, ибо с мужа станется сказать теперь, что он ее больше нелюбит и она может уходить на все четыре стороны.

Ничего такого в кино не показывают. Фильм кончается раньше,чем начинается другой мир. Так что лучше не думать.

Мария прочла от корки до корки три журнала. Наконец объявилиее рейс, она целую вечность, казалось, шла по бесконечному коридору аэропорта ивот оказалась в самолете. Пристегивая ремни, еще раз представила себепресловутую финальную сцену: чья-то рука ложится ей на плечо, она оборачиваетсяи видит его.

Ничего этого не было.

Весь недолгий перелет от Женевы до Парижа она проспала. Дажене успела придумать, что скажет дома, какую историю сплетет – да, впрочем, этои неважно: родители, без сомнения, и так будут счастливы оттого, что дочкавернулась под отчий кров, а у них теперь будет своя фазенда и обеспеченнаястарость.

Мария проснулась от толчка – самолет опустился на бетонвзлетной полосы. Стюардесса объяснила, что они сели в терминал С, а ей надо попастьв терминал F, откуда будет рейс в Бразилию. Но пусть не беспокоится – прибылибез опоздания, времени хватит, а если она боится заблудиться, сотрудникназемной службы встретит ее и проводит до места.

Покуда самолет рулил к терминалу, она размышляла о том, незадержаться ли на денек в этом городе – исключительно для того, чтобы сделатьфотографии и рассказывать потом, что побывала в Париже. Ей нужно было какое-товремя, чтобы побыть наедине с собой, все осмыслить, поглубже запрятатьвоспоминания о прошлой ночи, чтобы можно было воспользоваться ими в нужныймомент, когда понадобится понять, что жива.

Стюардесса взглянула на ее билет и сообщила, что, ксожалению, это невозможно – пересадку нужно сделать немедленно. В утешениесамой себе Мария подумала, что оно и к лучшему – оказаться в таком прекрасномгороде одной было бы слишком огорчительно. Если уж ей удалось сохранитьхладнокровие, выдержку, если сила воли не изменила ей, то зачем же растравлятьсебе душу видом парижских улиц, по которым так хорошо было бы пройти рядом сРальфом.