Я поглядела на огорченную старушку и поняла,что сегодняшний день для меня окончательно испорчен.

– Собирайтесь, поедем на могилу к АндреюФедоровичу.

Прах генерала Полянского покоится в колумбарииДонского крематория. В июне это место напоминает чудесный парк. Купив у входацветы, пошли по аллее, ведущей на старую территорию. Я прихватила с собойраскладывающийся стул, и генеральша устроилась напротив ниши. Пусть посидит,решила я и принялась бродить вдоль стены, читая высеченные на досках имена ифамилии.

В голову невольно пришла банальная мысль:одним людям везет, другим – нет. Вот, например, Роза Ивановна Костина умерла ввозрасте двадцати семи лет, а Петр Федорович Макаров проскрипел до девяноставосьми. Это просто несправедливо.

Я отошла довольно далеко от Нины Андреевны иостановилась в тени большого раскидистого дерева. Глаз наткнулся на знакомуюфамилию – Кляйн. С овальной фотографии смотрела темноволосая женщина с тонкимносом и нервным ртом. Заинтересовавшись, стала читать эпитафию: «Ты угасла какзвезда, оставив яркий свет. Дорогой жене и матери от безутешных мужа и дочерей.Анна Владимировна Кляйн. 1935–1975 гг.»

Надо же, наткнулась на могилу матери Аделаидыи Амалии. Внизу на доске приписано более яркими буквами: «Генрих КарловичКляйн, покойся с миром». Даты не было.

Вспомнив рассказ о банке из-под растворимогокофе, наполненной пеплом несчастного мужика, я вздрогнула и пошла побыстрейпрочь. Но в босоножку попал камень и пришлось, прыгая на одной ноге,вытряхивать его. Закончив процедуру, машинально стала опять читать надписи. Да,вот снова: младенец Никифор, вообще только родился, зато мужик со смешнойфамилией Заяц прожил аж девяносто лет. Родился в 1879-м, скончался в 1969-м.Надо же, какая долгая жизнь. Ай да Заяц, наверное, не пил, не курил, обливалсяхолодной водой…

Внезапная мысль стукнула в мозги, словномолния. Заяц! Дожил до девяноста лет! Что там говорил на последнем свиданиисвоим дочерям Генрих Кляйн? «Любите друг друга, ходите каждый день на могилу кматери, главное, чтобы от вас не убежал заяц, имейте в виду, что заяц можетпрожить до девяноста лет».

Бедные девочки так и не поняли, при чем тутсимпатичное длинноухое. Но я, кажется, начинаю соображать, в чем дело!

Кое-как дождавшись, пока Нина Андреевнапокинет кладбище, я доставила ее назад в Ложкино и стала звонить Амалии.

Женщина только что пришла домой и очень вялоотреагировала на просьбу приехать к Донскому крематорию. Но вся сонливость иусталость слетели с нее, когда я показала могилу Зайца.

– Значит, думаете, папа спрятал тамценности?

– Наверное, иначе зачем ходить накладбище каждый день и почему он нес чепуху про девяностолетнего зайца!

– Честно говоря, мы с Адой подумали, чтоу папочки от пребывания в тюрьме рассудок помутился, – вздохнулаАмалия. – Ну и как теперь проверить догадку?

– Открыть нишу и посмотреть!

– Легко сказать, – протянулаАмалия, – это же не шкаф, просто так не откроешь. Там замуровано. Мы,когда к маме папин прах подкладывали, столько страху натерпелись!Представляете, рабочий ночью, в полной темноте вскрывал захоронение! Разрешения-тоне было.

Я схватила ее за руку.

– Так, на сей раз сделаем проще, знаюкак. Завтра все и провернем.

Утром вскочила в семь утра и понеслась будитьЗайку. Отворив дверь, Ольга несказанно удивилась:

– Ты чего вскочила в такую рань?

– Давай собирайся в библиотеку.

Невестка хихикнула:

– Так она только в десять открывается.

Мы приехали за пять минут до того, кактолстенькая девица взялась за замок. Ольга села в почти пустом читальном зале уокна, я устроилась возле стеллажей открытого доступа. Постепенно помещениестало заполняться студентами. Ни в одиннадцать, ни в двенадцать к невесткеникто не подошел. В половине второго Ольга захлопнула «Искусство Возрождения» ипошла в буфет. Я ковыляла поодаль, старательно изображая, что мы незнакомы.

Купив кофе и начав медленно прихлебыватьжидкий напиток, я вдруг увидела просто потрясающе красивого мужика. Возрастопределить трудно – от двадцати до тридцати. Роскошные белокурые волосы явнопобывали в руках дорогого парикмахера. Голубые глаза окружены такими чернымиресницами, что казалось, парень потратил немало времени, покрывая их тушью.Крупный рот и мужественный подбородок, совсем как на рекламе лосьона послебритья. К тому же вошедший обладал хорошим ростом, широкими плечами, белозубойулыбкой и великолепным цветом лица. Со вкусом у парня тоже был полный порядок.Ловко сидящий полотняный пиджак, безукоризненно выглаженные брюки. И пахло отнего парфюмом Пако Рабанна «XL».

Ожившая картинка модного журнала, широкоулыбаясь, подошла к Зайке и села рядом. Так, значит, вот он какой, братВероники Медведевой, Антон. Надо же, у такой некрасивой женщины, как Анна,родились прелестные дети. Следовало начинать действовать. С лицомжизнерадостной идиотки я крикнула:

– Антон!

Парень недоуменно обернулся. Я замахала рукой:

– Идите сюда!

– Вы меня? – переспросил Медведев,вставая.

– Надеюсь, дама не обидится, –кокетничала я.

– Что вы, никогда, – заверила Зайка,глотая огромные куски булки и выскакивая из-за столика, – мне пора, книгиждут.

– Как поживает Вероника?

– Кто?

– Ну ваша сестра, Вероника Медведева,жена Максима Полянского.

– С кем-то меня спутали, – твердоответил парень.

– Разве такое возможно, – протянулая, – вы настолько красивы, что подобный вариант исключен.

Но мужик не проглотил ржавого крючка лести.

– Не знаю никакой Вероники.

– Нас еще Лиля познакомила, подруга ЯныСоколовой, – решилась я выкурить медведя из берлоги.

Антон секунду помолчал, потом мило улыбнулся иласково пропел, обволакивая нежным взглядом:

– Сожалею, но вы действительно ошиблись.Не знаю никого из вышеназванных женщин.

– И Марину Мак? – кинулась янапролом.

– Извините, нет, – не дрогнулМедведев и шагнул в сторону.

– Подождите, хочу сообщить, что Вероникаумерла, ее тело находится в милицейском морге, кто-то же должен похоронитьженщину.