— Негодяй, — она, уже не выдержав, заплакала. Кпрофессиональной обиде примешивалось и чисто женское унижение. Она сидела передним абсолютно голая, с завязанными руками и ногами, и беззвучно плакала, глотаясоленые горькие слезы. Дело было даже не в ее провале. Дело было в том, какименно она провалилась, поверив в его поцелуи, в его объятия. Она купилась насамое интимное, самое сокровенное, что у нее было. Офицер ФСБ, она давноразвелась со своим мужем и редко позволяла себе увлечься кем-нибудь из двуногихсамцов. А этот Дронго ей действительно нравился — умный, талантливый,галантный, с чувством юмора. И все это он использовал против нее, обратив своимужские достоинства в силу, а ее женское самолюбие — в слабость. Именно поэтомуона и плакала, кусая губы от бешенства и неслыханного унижения.

Видимо, он понял ее состояние. Так больно ранить ее никак невходило в его планы. Он вытащил носовой платок и, подойдя, вытер ей лицо.

— Ладно, — сказал он примирительно, —успокойтесь. По логике вещей — я должен вас просто пристрелить. На вашейсовести смерть Агаева. Да и настоящей Светловой наверняка давно нет в живых. Авместо этого сижу с вами и вытираю вам сопли. Успокойтесь.

Она мотнула головой, словно отбрасывая его руку с платком.

— Разрешите, я оденусь, — попросила она. —Мне неудобно так сидеть.

— Нет, — покачал он головой, — я не могурисковать. Не обижайтесь. У меня не так много времени. Я должен уходить.

— Вы отсюда не выйдете, — напомнила онаему. — Они следят за подъездом и домом. У вас нет никаких шансов.

— Посмотрим, — улыбнулся он, — они ведьмногого не знают. Как, впрочем, и вы. Из каждой мышеловки может быть несколькоходов. Главное, не брать с собой кусочек сала, лежащий в этой мышеловке.

Она не стала спорить. Только еще раз попросила:

— Дайте мне одежду. Я обещаю, что ничего не будуделать. Не буду с вами драться! Мне не хочется, чтобы они увидели меня в такомвиде, когда сюда придут.

— Да, — согласился он, — вид у васдействительно не очень впечатляющий.

— Перестаньте, — .отвернулась она, словностесняясь даже его взгляда, — мне стыдно оставаться здесь в таком виде.

— Хорошо, — сказал он, кивнув в знаксогласия, — я вас одену. Где ваше белье?

Он прошел в ванную комнату и принес ее брюки, водолазку,нижнее белье. Сложил все на диване и, открыв дверцу шкафа, начал что-то искать.

— Что вы ищете? — спросила она.

Он уже достал из шкафа какую-то серую коробку и вытащилнебольшой пузырек с таблетками. Принес стакан воды из кухни.

— Вы хотите меня отравить? — спросила она. Смертьв этот момент была для нее избавлением от позора. — Только несразу, — попросила она, видя, что он не отвечает, — сначала разрешите,я оденусь.

— Вы не поняли, — сказал он. — Я не собираюсьвас убивать. Сейчас вы возьмете эти таблетки и примете их. Не беспокойтесь,ничего опасного. Это обычное сильнодействующее снотворное.

Он бросил две таблетки в стакан, и они начали растворяться схарактерным шипением. Она посмотрела ему в глаза.

— Когда вы уснете, — невозмутимо продолжалДронго, — я развяжу вас и одену. Обещаю, ваши люди найдут вас полностьюодетой и мирно спящей на диване. Можете рассказать, что я заметил ведущееся замной наблюдение и дал вам снотворного, решив отсюда сбежать. Вот и все, что ясмогу для вас сделать.

— Вы меня правда оденете? — это ее волновало болеевсего.

— Правда, — кивнул он, — не знаю почему, но яне умею воевать с женщинами, даже с такими стервами, как вы, лже-Светлова.

— Спасибо, — тихо прошептала она. Он взял стакан иподнес ей ко рту.

— Пейте.

Она повернулась и последний раз посмотрела ему в глаза.

— Простите меня, — сказала она, — еслиможете. И выпила весь стакан. Через полминуты она уже спала. Он развязал ее,перенес на диван и потом заботливо, как добрая нянька, одел, стараясь ничего неперепутать. На прощание он даже накрыл ее легким пледом.

Затем достал небольшой магнитофон и прокричал следующийтекст:

— Я знаю, кто вы такая, Инна Светлова! Вот ваши «жучки»,которые установили у меня ваши друзья. Как вы могли меня так обмануть?! Сейчася позвоню от соседей и все расскажу. Документ давно у меня, я не хотел вамэтого говорить.

После чего перемотал пленку с таким расчетом, чтобы егоголос начал звучать в комнате ровно через две минуты. Отключил оба скеллера,забирая их с собой. И вышел на балкон, осторожно закрыв за собой дверь. Рядомбыл балкон соседней квартиры. Оба балкона застеклены и закрыты занавесками, такчто с улицы не было видно, что между ними имеется проход. Он отодвинул шкаф ипрошел на другой балкон. Это была квартира соседей… которую он купил два годаназад, чтобы иметь возможность такого скрытого ухода.

Осторожно толкнул незапертую дверь балкона.

Вошел в комнату. Здесь практически не было никакой мебели.Он подошел к двери, посмотрел в глазок и осторожно открыл. Все было спокойно.Дронго медленно начал спускаться по лестнице, глядя на часы. Он хорошо зналпсихологию. Ожидание в засаде, прослушивание чужих разговоров — это всегдаожидание чего-то невероятного. И именно такой шоковый крик, подобная белибердасразу бьет по нервам, когда нужно принимать мгновенное решение. Раз «жучки»обнаружены, квартиру нужно быстро штурмовать, иначе обнаруживший их агент можетсделать попытку уйти.

На размышление в подобных случаях, как правило, не бываетвремени. А сидящие в засаде люди наверняка имеют не очень высокий чин и должныдействовать по обстановке. В любой похожей ситуации приказ у них может бытьтолько один: при обнаружении наблюдения и установленной аппаратуры немедленноарестовывать человека, за которым ведется наблюдение. Это незыблемый постулатлюбой контрразведки.

Дронго стоял на лестнице и ждал. Ровно через две минуты итридцать секунд, когда его шокирующий текст прозвучал в эфире, к подъездупобежало сразу восемь человек. Еще две автомашины стали рядом с домом.

«Как они, однако, меня уважают», — с иронией подумалДронго, выходя из своего подъезда. Разумеется, в такой момент на него никто необратил внимания. Наблюдатели ломали наверху железную дверь, громко требуянемедленно ее открыть. Он улыбнулся и пошел по улице. До встречи с Виноградовымоставалось еще около двух часов.

Он специально назначил встречу на этой площади. Когда-то,много лет назад, в начале семидесятых, он некоторое время даже жил здесь. Онбыл еще пятиклассником, когда мать вызвали на учебу в Москву и он, приехаввместе с ней, учился в школе, расположенной через дорогу, и жил в общежитии,расположенном на этой площади.

Он давно забыл номер школы, в которой проучился несколькомесяцев, помня лишь, что он был четырехзначный, и в этой школе впервыепробудился его подлинный интерес к истории и литературе.