Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Буг театрально вздыхает.
– Я всегда похлопочу за того, кто может подкинуть мне идейку-другую.
– Вы хотите меня отсюда вышвырнуть, а я вам еще идеи для шоу придумывать буду?
– Так, вот только не надо тут мелодраму разыгрывать. Если ты не успеешь в срок – мне придется искать кого-то другого на твое место. Так что подумай об этом. Доброй ночи.
– И как ты себе это представляешь? – возмущенно кричит Дэвид. – Что я тебе за три дня что-то с потолка возьму?
Но Буг уже повесил трубку.
Дэвид в ярости швыряет трубку на рычаг – так сильно, что от аппарата отламывается кусок пластмассы и летит ему в щеку, прямо под правый глаз. Дэвид медленно поднимается – и ему кажется, что сейчас он ведет себя неправильно. Словно бы он должен был вскочить, распахнуть окно, заорать что-то, перекрикивая завывания ветра и шум грозы. На мгновение его охватывает жгучая ярость. Дэвид представляет себе, как вламывается в кабинет Буга и крушит там все бейсбольной битой.
Но бейсбольной биты у него нет. И окно закрыто. Он заперт тут, как в консервной банке, стоит перед своим отражением в стекле. Дэвид раздраженно смотрит на темное пятнышко у себя под глазом и поднимает к щеке руку. На кончике пальца остается кровь.
Он смотрит сквозь свое отражение в темноте, и ему кажется, что эта тьма поглощает его. Даже чувство времени теряется. Кабинет вокруг расплывается, и только отражение компьютерного экрана остается светлым островком в штормовом море тьмы. Его островком. Он хотел бы вернуться на этот островок. Чтобы можно было просто сесть за стол и начать писать. Собственно, тут, на этом островке, все так просто. Намного, намного проще, чем в реальной жизни.
Когда он в следующий раз смотрит на часы, уже почти половина десятого.
Точно громом пораженный он вскакивает, набрасывает водонепроницаемую куртку и выбегает из кабинета. На парковку он добирается через десять минут, уже понимая, что опаздывает. Заводит мотор темно-зеленого «сааба» – машину одолжил ему Вейкслер, уезжая на неделю в Англию.
«Сааб» выезжает на улицу – и на него обрушиваются потоки дождя. «Медленнее!»
Четыре минуты спустя, не сводя взгляда с дороги, Дэвид сворачивает на Курфюрстендамм и прослушивает сообщения на автоответчике.
Черт, черт, что ж за дерьмо-то такое? В «ягуаре» хотя бы была гарнитура для громкой связи. Он прижимает смартфон к уху, убирает руки с руля и переключается со второй скорости на третью. «И переключение скоростей в “ягуаре” было автоматическим», – думает он.
Би-ип. «Привет, это я, Шона. Хм, чего это у тебя автоответчик включен? Ну ладно. На следующей неделе я с тобой встретиться не смогу, нужно работать. Но ты не пропадай. И вообще, мог бы позвонить».
Черт! Она все еще злится, потому что он не пришел в «Санта-Медиа». Дэвид знает, что нужно ей позвонить и все объяснить, а если не все, то хотя бы столько, чтобы она могла его простить. Он смотрит на стеклоочистители, стонущие от ливня. Светофор впереди переключается на красный, и загорается сигнал торможения. «Сааб» останавливается, двигатель работает на холостом ходу.
По крыше автомобиля стучит дождь. Дэвид плотнее прижимает мобильный к уху.
Би-ип. «Добрый вечер, господин Науманн. Вас беспокоит Зеклер из “Дойче Банк”. Перезвоните мне, пожалуйста, это срочно».
Проклятые гиены! Еще пара недель отсрочки – и он останется без зарплаты в TV2.
Би-ип. «У вас больше нет новых сообщений».
Дэвид вздрагивает от громкого сигнала клаксона. Светофор переключился на зеленый, и машины перед ним уже давно переехали перекресток. Дэвид включает сцепление, с щелчком переключает скорость и, нажав педаль газа, едет дальше по Курфюрстендамм. Напротив магазина «Sis&Broth», прямо у автобусной остановки, он сворачивает к правой обочине и паркуется. Остановив «сааб», Дэвид смотрит на часы. 21: 43. Он опоздал почти на четверть часа.
Дождь бьет в лобовое стекло, и стеклоочистители не справляются с этой напастью. Откуда в небесах столько воды? Дэвид невольно улыбается, хотя ему совсем не до смеха. Бесконечный дождь и готовые вот-вот сломаться «дворники» – отличный символ того, что происходит сейчас в его жизни.
Он выключает мотор и откидывается на потрепанную спинку сиденья. И вдруг дверца напротив распахивается. Дэвид вздрагивает.
На сиденье задницей вперед шлепается какой-то мужчина в темной шляпе. С трудом втиснув ноги в салон, он захлопывает дверцу.
– Добрый вечер, Дэвид. – Струйки воды текут с шляпы Саркова. – Вы опоздали.
– Простите, – бормочет Дэвид. – Чертова погода.
Юрий невозмутимо снимает очки и протирает стекла.
– Как поживаете?
– Вы принесли конверт? – Дэвид сразу переходит к делу.
– Похоже, поживаете вы не очень-то хорошо, – отмечает Сарков.
– Ну да. Банк хочет продать мою квартиру с аукциона, работодатель меня уволил, а за придуманную мной передачу другие люди получают проценты с авторских прав… и при этом вы говорите мне, что мой брат убил моих родителей. А затем втягиваете меня в свою войну с Габриэлем и требуете, чтобы я его вам сдал… – Дэвид глубоко вдыхает. – Да, «не очень-то хорошо» – вполне подходящее описание положения вещей.
Сарков безмятежно улыбается.
– Втягиваться во все это или нет – ваше решение.
Дэвид отводит взгляд.
– Вы принесли конверт?
Юрий щурится, затем сует руку за пазуху и достает конверт формата А4. Бумага сухая, и только пара капель пропитала край – пальто защитило документы от дождя.
– И с Габриэлем ничего не случится?
– Я не смог бы причинить ему вред.
Дэвид берет тяжелый конверт.
– Итак?
Дэвид медлит, его взгляд мечется по лобовому стеклу, следя за стекающими вниз ручейками.
– Гостиница «Цезарь», номер тридцать семь.
– Улица?
– Я не знаю, извините.
– Перестаньте просить прощения. Терпеть не могу людей, которые постоянно за что-то извиняются.
Дэвид сконфуженно молчит.
Сарков открывает дверцу.
– А… остальное?
– Остальное? Вы имеете в виду права на «Treasure Castle»?
Дэвид кивает.
– Я не предлагал вам и то и другое. У вас был выбор.
– Я… я не так вас понял.
– Ну что, и где же ваш идеализм? Я думал, вы не станете предавать брата за деньги.
Дэвид, лишившись дара речи, смотрит на него.
– Babuschka, – презрительно говорит Юрий.
– Что?
– Бабушка. Вы как старая бабка. Жалкий трус. – Сарков выходит под тугие струи ливня и кажется, что он сплевывает эти слова на улицу.