Поздоровавшись со всеми, я закрылась в ванной, чтобы переодеться в черное платье.

Разговоры ни о чем, растерянные взгляды родных, которых не видели сто лет, и еще столько бы не видели, если бы ни страшное событие.

— Пора, — подошел к нам с Мишей мой отец. — Едем, чтобы не задерживаться.

— Кого взять в нашу машину? — громко спросил Воровский. —  У нас три свободных места.

В итоге с нами поехали мои родители, все остальные оказались при машинах.

В городском морге нам быстро выдали тело.  Я была удивлена – к моргу приехал тот самый следователь Пригожин.

— Мне жаль, что с вашей сестрой случилось такое, Лиза, — со скорбью во взгляде произнес он и протянул мне гвоздики. — Вот, цветы. Может, скрасят ее последний путь.

Я вдруг осознала, что больше никто не принес цветов. Моя семья была настолько сбита с толка, что даже не подумала о цветах.

— Миша, как же… цветов больше никто не купил… — сказала я и всхлипнула.

— По дороге остановимся и купим, не переживай, — сжал мою руку он.

Из морга выехал катафалк.

— Садись к матери, мы с Андреем Борисовичем вас догоним на машине. И цветы купим, не волнуйся, — подтолкнул меня к микроавтобусу Воровский.

— Хорошо, да…

Всхлипнув, я бросилась догонять маму и отца.

Теперь всех хоронили на новом кладбище, в двадцати километрах от города. Я села в микроавтобус рядом с родителями и с отчаянием уставилась на бледное лицо сестры. Она лежала в сиреневом гробу, с застывшей восковой маской на лице, совершенно не похожая на себя.

У мамы началась истерика.

— Саша, как же… как же мы ее недоглядели? — цепляясь в руки покойницы, рыдала она.

Отец был бледен и молчалив. Он сжимал плечо мамы, растерянно и с совершенной безысходностью во взгляде. Периодически его губы подрагивали и по лицу скатывались слезы. 

Я боялась за отца. Мне казалось, его больное сердце может не выдержать такого испытания.

Нет ничего страшнее похорон собственных детей. Сейчас, когда у меня появилась дочь, я понимала родителей, как никогда. Аля всегда пыталась избавиться от их опеки. Она не была образцом для подражания. Она постепенно скатывалась, пока не превратилась в девочку по вызову, а потом умерла от передозировки какого-то наркотика. Но для родителей их дети всегда остаются детьми. Это была самая тяжелая дорога в моей жизни.

Отпевали прямо у могил. Кто-то из родственников позаботился и заказал панихиду. Серый, мрачный конец февраля, кучка растерянной родни у могилы и мерзкое ощущение на душе – вот что осталось у меня в памяти от похорон Али.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Обратно я ехала вместе с мужем и Пригожиным.

— Как ваш сын, Андрей Борисович? — когда машина тронулась с места, спохватилась я.

— Спасибо, хорошо, — улыбнулся следователь. — Только благодаря вам, Лиза.

— Жаль, что наша встреча произошла при таких нехороших обстоятельствах…

— Жаль, что вашего бывшего мужа так и не удалось подвести под обвинение. У начальства нервы сдали, — покачал головой он. — Только я здесь не просто так, Лиза. Я пока Олега Данилевского в тюрьму не посажу, не отступлюсь. Не хочу, чтобы вы провели всю свою жизнь в страхе.

— Я тоже этого не хочу… поэтому и попросила Мишу взять меня с собой. Надеюсь, Олег узнает, что я в городе. Надо покончить с ним раз и навсегда.

— Насчет вашей сестры, Лиза. Мы опросили ее окружение. Дело в том, что Аля не употребляла наркотики. Последние полгода она старалась вести здоровый образ жизни, у нее выявили небольшую опухоль. Она хотела вылечиться. По-крайней мере, так про нее рассказывали подруги по ремеслу.

— Не употребляла? — растерянно взглянула на Пригожина я.

— Нет.

«Он приходил ко мне».

Снова слова Али всплыли в голове. Как предчувствие, или догадка.

— Андрей Борисович, а давайте мы о делах завтра, а? — вклинился Воровский. — Я в обед к себе в клуб по делам поеду, Лиза с родителями дома останется. Приходите, как раз и обсудите все.

— Идея хорошая, — ничуть не обидевшись, согласился Пригожин. — Сегодня действительно трудный день.

Я замолчала. Думать и вправду не хотелось. После похорон сестры голова была тяжелой. А впереди еще помины. Родители решили поминать дома, так что обслуживать желающих еще до самого вечера. Всем налить лапшу, раздать булочки и конфеты перед уходом. А потом мыть посуду. Посудомойки в доме моих родителей тоже отродясь не водилось.

При мысли о посудомоечной машине у нас с Мишей дома я невесело усмехнулась. Если бы моя мама была в состоянии, она бы с упреком сказала, что муж меня избаловал. Где это видано, чтобы посуду в машине мыли?

И чего я про эту посудомойку вспомнила? Наверное, нервы.

Следующим утром  я одновременно гладила мужу вещи и разговаривала со свекровью по телефону.

— Аннушка в полном порядке, не волнуйся, Лиза! Делайте с Мишей свои дела. И передай маме с папой, что мы очень скорбим по поводу вашей утраты. 

— Да, передам, конечно…

Воровский подошел ко мне и взял отглаженную рубашку. Брюки я наглаживала с особой тщательностью – не накосячить со стрелками, когда у тебя дрожат руки после похорон сестры, очень сложно.

— Аннушка в порядке? — вопросительно посмотрел на меня муж.

— Да, — шепнула я и продолжила в трубку уже громче: — Миша передает вам привет. Позвонит тоже скоро… до свидания.

Я выключила сотовый, отложила его в сторону и принялась наглаживать стрелки с особой тщательностью.

— Лиза, из клуба скоро приедет охрана, она будет дежурить у вашего дома. Я еду в клуб, там встреча с потенциальным покупателем. Пока все обсудим, сама знаешь, может пройти много времени.

— Я побуду с родителями. Покажу фотографии Аннушки, поболтаем. Им не помешает поддержка.

— Конечно. И запомни – из дома никуда. К окнам не подходи. Даже на порог не высовывайся. Через час приедет Пригожин, поболтаете с ним. Может, я успею его застать.