– Я слышал, что существует Кодекс адвокатской этики, – продолжал гость. – Стоит мне обратиться в квалификационную комиссию, вам не поздоровится. Думаете, можно безнаказанно играть чувствами людей? Не выйдет!

– Слушайте, – устало произнесла Лиза, – если вы так хорошо осведомлены и про Кодекс, и про квалификационную комиссию, то почему бы вам туда не обратиться? Я устала доказывать вам, что я не верблюд. Чего вы от меня хотите? Признаний? Я вам уже все сказала. Я не подговаривала вашу жену и не получала никаких денег от Ушакова. Если у вас проблемы с женой, разбирайтесь с ней сами. Я не претендовала на роль домашнего психолога.

– Какие проблемы с женой? – подозрительно произнес Серебровский. Он как-то разом подобрался и выжидательно уставился на адвоката. – У нас с Катей нет проблем, да и в помощи психолога мы не нуждаемся. Моя задача – защитить жену от любого, кто может причинить ей вред, не важно, кто это будет, Ушаков или вы. Только по этой причине я здесь. Не знаю, кто вам что наболтал, но у нас с Катюшей прекрасные отношения.

Уже не первый раз за эту встречу у Дубровской возникло странное ощущение, что, несмотря на агрессивный настрой и напористость, Аркадий Серебровский чего-то опасается, и это таинственное что-то лежит в плоскости его семейных отношений. Он слишком рьяно пытался доказать, что у них с женой все замечательно, но вместе с тем ему хотелось знать, насколько осведомлена в этом вопросе Елизавета.

– Вы знаете, мне кажется, мы исчерпали тему, – произнесла Дубровская, с тоской глядя на остывший кофе. Серебровский занял у нее слишком много времени и, ко всему прочему, испортил настроение. Известие о том, что Ушакова выпускают, не принесло ей особой радости. Если Аркадий Александрович не угомонится и начнет писать на нее жалобы, ей придется испытать на себе всю прелесть дисциплинарного производства. Вряд ли ему удастся что-то доказать на заседании квалификационной комиссии, но нервы он потреплет ей основательно.

– Да, я пойду, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Но не думайте, что я все это так оставлю. У меня есть свои рычаги воздействия, и я не замедлю ими воспользоваться.

Что это за «рычаги», Дубровская не представляла. Она просто подала гостю плащ, и тот, надев его на плечи, остановился на пороге. Он смотрел на адвоката, видимо желая что-то сказать на прощание, колкость или угрозу. Но подходящих слов не нашлось, и Серебровский только покачал головой и вышел.

Некоторое время Лиза сидела неподвижно, переваривая разговор, но потом выключила компьютер. Желание почитать новости и выпить кофе пропало. Она посмотрела на часы. Была пятница. У нее имелась прекрасная возможность уйти пораньше. Деловые бумаги, которые она не успела закончить, можно завершить в понедельник. Все равно в голове сумятица. Стоит ли сидеть два часа, вперив глаза в монитор и перебирая подробности встречи, аргументы, которые она могла привести и не привела Серебровскому? У нее для этого еще будет возможность. Дубровская горько усмехнулась. Вряд ли она видела Серебровского в последний раз. Стоит подождать, когда его «рычаги» заработают.

Она вышла из офиса и села в припаркованную неподалеку машину. Дорога домой обещала быть долгой, как, впрочем, и всегда по пятницам, когда горожане, наскоро закончив дела, мчались за город. Дубровская вела авто по загруженным проспектам, но привычного недовольства по этому поводу не испытывала. Она была погружена в собственные мысли, так что улица с ее пешеходами, автомобилями, нетерпеливыми гудками, визгом тормозов была сама по себе, а она – сама по себе. Симпатичная молодая женщина в солнечных очках и с пестрым шарфиком на шее вела машину сосредоточенно, не обращая внимания на заинтересованные взгляды мужчин-попутчиков.

Елизавета, вспоминая подробности сегодняшнего визита Серебровского, думала о том, что в стремлении защитить свою жену он уж явно хватил через край: явиться к адвокату обвиняемого, выражать ему свои претензии, вместо того чтобы начистоту поговорить со своей благоверной и выяснить причину ее колебаний… Судя по всему, Аркадий не любил, если кто-то ставил под сомнение его правоту, а тем более начинал действовать вопреки его воле. Но вот только, по представлению Дубровской, у Серебровского не должно было и не могло быть никакого интереса в том, чтобы засадить за решетку Ушакова. В самом деле, какой в этом смысл и какая польза, если потерпевшая не может однозначно сказать, кто на нее напал? Сама Катя не захотела брать грех на душу и обвинять человека, не имея для этого веских доказательств. Она нашла в себе силы отказаться от первоначальных слов, а это был поступок не только порядочного, но и смелого человека. Почему же Серебровский не желает прислушаться к тому, что говорит жена? Странно выглядели и его попытки представить их семейные отношения с Катей как идиллию без проблем и взаимных претензий. Какая ей, в принципе, разница, насколько прочен их семейный союз? Но Серебровский очень хотел убедить адвоката в том, что у них все в порядке. Тогда как Катя в порыве откровенности сообщила ей совершенно противоположное. Да и вид у супруги Серебровского был такой, что заподозрить ее в избытке семейного счастья было затруднительно. Зацикленная на своих собственных переживаниях, немногословная, вечно подавленная, она казалась человеком глубоко несчастным. Решиться свести счеты с жизнью – это не шутка и не невинный розыгрыш. Значит, у Аркадия Серебровского был припрятан свой скелет в шкафу, о котором при посторонних он предпочитал помалкивать.

Рассуждения о семейных секретах четы Серебровских не прибавили Лизе настроения, и она подумала о своих собственных проблемах. Конечно, в глазах ее школьных и университетских подруг она была счастливицей. Дом – полная чаша, молодой преуспевающий муж. Дети как по заказу, близнецы, мальчик и девочка. Да и сама – молода, хороша собой, адвокат с собственной практикой… Что греха таить, Лиза тоже, не хуже Аркадия Александровича, поддерживала в подругах огонек завистливого обожания. Ей нравилось, как девчонки вздыхали, уверяя ее в том, что она вытащила счастливый лотерейный билет. Конечно, ей не хотелось рушить счастливую иллюзию признаниями, что в собственном доме она вовсе не хозяйка, а всем по привычке заправляет свекровь. Что адвокатская практика не дает стабильного финансового дохода, а офис и кожаные кресла в нем – всего лишь антураж для неискушенных клиентов. Что Мерцалов – о! Это самое сильное ее разочарование! – больше увлечен карьерой, деловыми партнерами и друзьями, чем ею, такой умной, симпатичной и, по сути, такой одинокой молодой женщиной.

В таком настроении она доехала до дома, где на подъездной площадке увидела машину Мерцалова. Видно, ее любимый муж успел домой гораздо быстрее, чем она. Это было на него не похоже. По пятницам он обычно возвращался из города ближе к полуночи, заканчивая неотложные дела и встречаясь с друзьями.

На лужайке играли близнецы. Лиза направилась к ним, и уже через минуту малыши с визгом повисли у нее на руках.

– Тише, родные, ну же! – Тоненькая фигурка Дубровской согнулась под тяжестью двух крепышей. Она смеялась, с мольбой глядя на няню. – Лида, да помогите же мне! Боже мой, какие они уже тяжелые!

Действительно, прошли времена, когда Елизавета могла взять на руки и сына, и дочь. Дети подросли, и их крепкие ножки уже уверенно бегали по дорожкам парка, крутили педали трехколесного велосипеда и топали, если мать и няня не спешили удовлетворить их нужды.