– Я-то да, но ты… Не ожидал. Но я даже рад. Любовь она, знаешь… бодрит, особенно когда с трудностями.

– Спасибо, поддержал, – хмыкаю на его слова.

– Ладно, Ромыч, прорвемся, раз уж такая ситуация, – его голос становится серьезным. – Макеев сказал, ректор не хочет огласки, только тебя турнуть из преподавателей. Но не переживай, не у него одного связи, повоюем.

– Спасибо, – говорю от души, потому что как ни крути, а хотелось бы решить ситуацию более-менее мирно.

И хотя слова Городецкого немного успокаивают, понимаю, что Андропов встал в позицию, а значит, не сдастся.

И оказываюсь прав, потому что слухи, по воле его или нет, начинают распространяться очень быстро, и уже к концу недели, кажется, не остается никого, кто бы не знал, что Гордеев спит со своей студенткой, и с которой, конечно, тоже не тайна.

Захожу в аудиторию за пару минут до звонка, что-то последнее время я постоянно опаздываю. Все уже собрались, и при моем появлении вдруг затихают, разглядывая с интересом. Под ложечкой сразу неприятно начинает сосать. Вроде одета обычно, ничем не отличилась.

– Ух ты, кто пришел, – поставленным громким голосом говорит Карина, – любовница великого и прекрасного Гордеева. Молодец, Аля, – она хлопает в ладоши, широко разводя руки перед каждым хлопком, и я почему-то слежу за этими движениями, как завороженная. – Наша серая мышка всех удивила.

Чувствую, как в легкие перестает поступать воздух, а с лица сходит краска. Смотрю на остальных: любопытство, недоверие, удивление, у кого-то презрение. Господи, как они узнали, как? Делаю шаг назад, а потом, резко развернувшись, убегаю из аудитории. Несусь по лестнице вниз, перескакивая через ступеньки и сбивая с ног прохожих. И только когда оказываюсь в соседнем с институтом дворе, останавливаюсь, чтобы отдышаться.

Они знают! Если знают на факультете, значит, и в институте. Кто-то разнес слух о наших с Ромой отношениях. Кто? Кроме отца больше некому. Неужели он?

Эмоций просто нет, силы уходит, и до дома я практически плетусь. На пары точно не вернусь, не готова, не могу. Это же не только студенты, еще и преподаватели! Все эти тетушки, которые сами на него глаз клали!

Что же теперь будет? А он как там сейчас? На него наверняка напали из деканата! Может, уже отстранили?

Достаю телефон и пишу:

«На факультете все знают о нас»

Ответ приходит быстро.

«Я в курсе»

Вот так коротко и… ничего не понятно.

«Ты на паре?» – прилетает дальше. Пишу, стыдливо закусив губу. Может, надо наплевать на все, сделать независимое лицо? В конце концов, мы оба свободные люди, я совершеннолетняя…

«Сбежала домой. А у тебя там как?»

«Разберусь»

На этом наш разговор заканчивается. Но легче мне не становится, меряю шагами комнату, не в силах отделаться от нервного напряжения. Может, все-таки позвонить отцу? Рома сказал, лучше мне его пока не трогать, ему нужно время. Но поступать вот так со мной – это нормально?

Набираю его номер, чувствуя, что меня потрясывает.

– Аля, – он отвечает через четыре гудка.

– Ты специально, да? – тут же начинаю наступать. – Зачем ты рассказал в институте? Ты вообще подумал, что кроме твоей мести есть еще моя жизнь? Что выставив все таким образом, ты и мне репутацию испортил?

– Аля, Аль, – пытается он прорваться через мой крик. – Успокойся. Я не меньше твоего удивлен.

Я замолкаю, теряясь.

– В каком смысле?

– Я не выносил эту информацию на всеобщее обозрение. Да, связался кое с кем из знакомых, кто мог бы повлиять на отстранение Гордеева, но не более того. Я ректор этого института, Аля, если ты забыла. И мне такие истории тоже ни к чему. Тем более, как ты сама сказала, ты моя дочь, и порочить твое имя только потому, что кому-то приспичило воспользоваться твоей неопытностью…

– Пап, он не пользовался! – я снова завожусь. – Все не так, как ты себе надумал.

– А что, Аль, что я еще мог подумать? Он тебе в любви признавался? Замуж звал? О будущем говорил?

Я молчу, замерев посреди комнаты. Не признавался. Не звал. Не говорил. Более того, ответственно заявил, что всего этого никогда не будет. И как бы я его не оправдывала, на фоне этого мои слова будут звучать жалко. Именно как попытки замазать неприглядное.

– Ладно, Аль, – слышу, как он устало вздыхает. – Я и так всю голову сломал с этой проблемой. Он уперся рогом, ты уперлась…

– Так, может, ты тогда отступишь? – спрашиваю тихо. – Ты же видишь, и без этого нам достается.

Возникает пауза, только слышу, как отец тяжело дышит в трубку.

– Аль, – говорит наконец, словно собираясь с силами. – Он ведь бросит тебя, ты этого сейчас не понимаешь, но…

– Я понимаю.

И снова пауза, а следом растерянное:

– Понимаешь?

– Конечно, – стискиваю трубку рукой так, что она, кажется, сейчас сломается. – Я же вижу, что мы разные. Он взрослый мужчина, у него все налажено, все так, как ему надо. А я для него только эпизод, который закончится.

Не знаю, как он слышит мой голос, стараюсь держаться, хотя по щекам катятся слезы.

– То есть ты согласилась на отношения…

– Да. Согласилась, осознавая все это.

Еще некоторое время стоит тишина.

– Я его убью, – наконец зло произносит отец. Устало закрываю глаза. Кажется, Рома был прав, в итоге я делаю только хуже.

– Пап, я тебя прошу, если ты хочешь сохранить между нами хоть какие-то отношения, не трогай его. Мы сами все решим. Оставь его в покое, а иначе я больше не хочу о тебе слышать.

На самом деле говорить это трудно. Несмотря на наше еще незначительное общение с отцом, я стала привыкать к тому, что он есть в моей жизни. У нас много общих интересов, и если не касаться некоторых моментов прошлого и теперь настоящего, то все не так уж плохо. Да и ему каково это все? Он ведь тоже переживает за меня, еще и Кристина потеряла ребенка…

– Аль, я не знаю, что сказать, – наконец произносит он. – Я просто не хочу, чтобы ты страдала.

– Если не хочешь, то оставь его в покое. И так все уже знают, из института он наверняка уйдет…

И тут только понимаю, что тогда в нашем городе, кроме отца, его больше ничего не будет держать. А Андрей Матвеич уже как бы и сам не против переехать. Стою, ошарашенная этими мыслями, и не сразу слышу, что говорит папа.

– Ладно, Аль. Я не буду его топить. Пусть пишет по собственному желанию и валит. Но не жди, что я буду к нему хорошо относиться. Никогда.

– Спасибо, пап, спасибо, – шепчу, не в силах радоваться. И когда мы прощаемся, сажусь на кровать, обессилено опуская руки. Все знают о нас. Рома уволится. Уволится и уедет. Навсегда.