Во дворе на скамейке сидели две старушки, и стоило намспросить про Антоныча, как на нас обрушился словесный поток. Суть высказыванийсводилась к следующему: Антоныч нигде не работает, живет подаяниями, стоитвозле Никольской церкви, а в свободное от этой деятельности время ворует,причем тащит все подряд. Куда только на него ни жаловались, все без толку.Квартиру он по сию пору не пропил потому только, что она записана на жену. Таза нее исправно платит, и выселить его нет никакой возможности, хотя у него неквартира, а форменный бомжатник. Даже дверь не запирается.

Посочувствовав старушкам, мы пошли к квартире. Оказывается,Антоныча с утра никто не видел, так что он, скорее всего, отсыпается. Старушкаммы представились корреспондентами газеты, и они нас заверили, что лишь на нас уних вся надежда, вот пропечатают в газете про их нужды, и обратит начальствовнимание на бедственное положение граждан. Они проводили нас до квартиры изамерли на лестничной клетке. Дверь, старая, облезлая и с дырой в том месте,где должен находиться замок, была чуть приоткрыта. Мы вошли и дружноприсвистнули. Квартира была однокомнатная, принять ее за жилую мог толькозакоренелый оптимист. Пол усыпан разнообразным мусором, зато мебель начистоотсутствовала. На полу матрас до того грязный, что от одного взгляда на негочес шел по всему телу. На нем в настоящее время лежал мужик в бабьей куртке испал, сладко похрапывая. Рядом пристроился еще один тип, но этот не лежал, аполусидел, привалясь к стене, и видимых признаков жизни не подавал. Лицонаверняка синюшное, хотя из-за слоя грязи определить его истинный цвет явсе-таки затруднялась.

Ковалев наклонился над ним, а я спросила с беспокойством:

— Что?

— Вроде копыта отбросил, — ответил он без намекана уважение к чьей-то жизни. — Позови бабок для опознания.

Старушки в квартиру заходить отказались, но, заглянув воткрытую дверь, ответили, что на матрасе спит Антоныч, а синюшного они видятвпервые. Какой-то приблудный, хотя чему удивляться, здесь кого только небывает.

На полу стояла бутылка с остатками какой-то жидкости.Ковалев ее понюхал и едва не лишился чувств. Я была уверена, что разбудитьАнтоныча нам не удастся, но Алексей Дмитриевич справился с этим за пару минут:приподнял страдальца, тряхнул и легонько задвинул ему по физиономии, после чеготот чудесным образом ожил.

— Очухался? — сурово спросил Ковалев. Дядькавзглянул с изумлением, должно быть, пытаясь понять, кто мы и откуда. —Дружка ты укокошил? — продолжил Ковалев. Антоныч слабо охнул и вытаращилглаза. — За что дружка укокошил, спрашиваю? — рявкнул Ковалев, аАнтоныч, кажется, позеленел, хотя из-за грязи на физиономии тут тоже навернякане скажешь.

— Я.., это — никого я… — испуганно начал заикаться он.

Минут десять было совершенно неинтересно: Ковалев рычал,Антоныч слабо отбрыкивался, мол, ничего никогда и в мыслях не было…

— Ладно, расскажешь мне про кладбище, и я, так и быть,поверю, что он к тебе уже мертвым пришел, — продолжил Ковалев.

Антоныч с готовностью кивнул и тут же спросил:

— А чего рассказывать?

— Все.

Мужик впал в задумчивость.

— Так я ничего не знаю.

— Тогда тебе не повезло, сядешь за убийство на восемьлет. А может, и на десять. Все, дядя, конец вольной жизни. Поехали.

— Про кладбище Санек рассказывал, — торопливосказал Антоныч. — А я мужиков предупредил, чтоб поаккуратнее, раз такоедело…

— Какое дело?

— Вы что, не знаете?

— Что я знаю, дело не твое. Мне тебя интереснопослушать.

— Санек сказал, на кладбище эти обосновались.., ну,бритые.

— Скинхеды, что ли? — нахмурилась я.

— А черт их знает. Какие-то психи. Могилы роют.

— Какие могилы роют? Что ты болтаешь?

— Мне что Санек сказал, то и я…

— Где Санек, как его найти?

— Так пропал он. Давно. Говорят, и его того.., отморозкиэти.

— Или ты мне все по порядку расскажешь, или…

— Понял, — кивнул Антоныч, протянул руку, извлекиз-за своей спины банку с водой и жадно выпил. — Санек, знакомый мой, жилна кладбище. Там в старых склепах очень даже удобно. А потом он вдруг и говорит:соседи у меня беспокойные появились… — Мужик сделал паузу и прикрыл глаза. Толи медитировал, то ли просто уснул.

— Чего замолчал? Что за соседи? — рявкнул Ковалев.

— Ну, эти.., бритые, — очнулся Антоныч. —Санек сам видел, как они могилу раскапывали. Там же иногда хоронят. Вот онисвежака и откопали.

— Зачем? — не выдержала я.

— Откуда я знаю? Может, ограбить хотели. В гроб-токладут в хорошем…

— О господи! — простонал Ковалев, с болью душевнойглядя на Антоныча. Тот опасливо отодвинулся.

— Мне что сказали… Там еще один мужик жил, так онподошел к этим и говорит: мол, дайте на пропитание. Думал, раскошелятся. Какже… Дали десять рублей, и в тот же день он исчез. А потом мужики нашли еговнизу, возле речки. Вроде как утонул. Вот Саня и забеспокоился. А потом и самсгинул. Тогда мы и решили, что на кладбище опасно. Я кого надо предупредил.

— Какую могилу они раскапывали, он не говорил? —вмешалась я.

— Возле ограды. Там, где черный крест, в самом дальнемуглу.

— Давно это было?

— Саня осенью пропал. Но этих.., бритых.., мужики ещевидели. Приезжали, и каждый раз ночью.

— На чем приезжали?

— На машинах, конечно. Машины возле гаражей ставили ичерез пролом в стене шли на кладбище.

— Много их было?

— Много. Штук десять. Отморозки, им человека убить —раз плюнуть, потому на кладбище теперь никто и не живет. Опасно.

В этот момент внезапно ожил приятель Антоныча, которого мыпреждевременно записали в покойники. Слабо шевельнулся и даже попытался что-топроизнести.

— Живой! — захлебываясь от восторга, взвизгнулАнтоныч и кинулся к другу, а мы поторопились покинуть его квартиру.

— Вот видишь, а ты идти не хотел, — сказала яАлексею Дмитриевичу, когда мы возвращались к машине.

— Что вижу? — усмехнулся он.

— Не зря мы заинтересовались кладбищем.