Лилии Гущиной

Из окружающей ее тьмы белым пятном проступило лицо, и в егоглазах она увидела свою смерть. Она хотела закричать и не могла, завороженноглядя в эти глаза. Он чуть склонил голову, наблюдая за ней без злобы илиудовлетворения, скорее с интересом. Наблюдал, как из нее уходит жизнь, какбудто не хотел пропустить того момента, когда человек вдруг становится ничем.Когда еще мгновение назад живое существо вдруг превращается в.., останки. Онанашла в себе силы усмехнуться этому слову, внезапно пришедшему на ум. Останкичего? Ее дурацких надежд, нелепой жизни. Жизни, которая ей принадлежала тольконаполовину, как и ее лицо. Неожиданно она ухватилась за эту мысль, какутопающий хватается за соломинку. «Какое нелепое сравнение», — вдруг подумалаона и тут же увидела себя в бурном потоке. Вот вода заливает ей рот, глаза, аона судорожно хватает все, что оказалось рядом с ней в этом водовороте:какие-то ветки, торчащие из воды, с мокрой слипшейся листвой, — и вместе ссобой тащит их на дно. Вместе с собой…

«Я могу ему сказать, я могу! — решила она и дажеприоткрыла окровавленные губы. Вкус собственной крови приводил ее в смятение,она вновь отказывалась верить, что все это происходит в действительности. Такмного в ее жизни было придуманного, ненастоящего, что теперь собственнуювеличайшую трагедию она отказывалась принимать всерьез. „Я скажу ему, и всепрекратится, — подумала она, пытаясь не замечать его глаз, в которыхчитала свою смерть. — Он не убьет меня, он решит проверить мои слова, азначит, сохранит мне жизнь. По крайней мере на какое-то время. Главное,выиграть время. Главное, главное…“ И тут другая мысль пришла ей в голову, едване рассмешив: сегодня, сейчас сбылась ее мечта — она наконец-то стала той, кемхотела быть все эти долгие годы. Для него, по крайней мере, так и есть.Невероятная насмешка судьбы. Плата за никчемную жизнь. Ей захотелось кричатьтеперь уже не от боли, а от дикой, испепеляющей жалости к себе. „Я нехочу! — в отчаянии подумала она. — Еще есть время, я все смогу, всеуспею, лишь бы сейчас, сию минуту не превратиться в бесчувственное ничто!“

Она пыталась ползти, ей казалось, она прикладываетнеимоверные усилия, чтобы сделать несколько движений и уйти от его глаз, но насамом деле все так же лежала, замерев в позе эмбриона. И вдруг — это движениеей далось совсем легко — ее взгляд переместился вниз, и она увидела своиокровавленные руки и собственные внутренности на бетонном полу. Крик ужасазамер в ее горле, она зажмурилась и мысленно зашептала как молитву: «Скорее,скорее умереть».

За моей спиной хлопнула подъездная дверь, а я воззрилась нанебо, ожидая подвоха от петербургской погоды. На небе ни облачка, солнце радуетсвоим присутствием. Очень может быть, что долгожданная весна действительноявилась слегка внезапно. Впрочем, город знаменит тем, что погода здесьпо-особенному капризна. Я взглянула на зонт в своей руке, крепкий,основательный, способный противостоять сильному ветру и оттого довольнотяжелый, и с грустью подумала: вот так всегда — если оставлю его дома, то непременнопопаду под дождь, вымокну, подхвачу насморк, а потом, любуясь в зеркале своейфизиономией с покрасневшими носом и глазами, в очередной раз дам клятву никогдане покидать дом без зонта, а если возьму его с собой, то он мне, разумеется, непонадобится. Мало того, я непременно забуду его в каком-нибудь кафе, кудапридется спешно возвращаться, проклиная свою рассеянность и питерскую погоду.

Петербург не был моим родным городом, но я любила его большевсех городов на свете, вот только погода… Закинув зонт за спину (он у меня надлинном ремешке), я зашагала со двора, миновала арку, вышла к бывшему клубу«Спартак», который несколько лет назад пострадал от пожара и до сих пор стоял сзаколоченными дверями и окнами, и оказалась на Фурштадтской.

В начале Кирочной, где я живу, растет лишь одно дерево, егокрона гордо выглядывает из навеса, что рядом с магазином (в навесе специальносделали отверстие). Я обожаю этот город, но родилась в краях, где хватает местаи людям, и деревьям, и, чтобы лишний раз не видеть странный симбиоз растения имагазина, предпочитала ходить по Фурштадтской. Особенно сейчас, когда пригретыесолнышком деревья готовы подернуться зеленоватой дымкой, чтобы вдруг, в одинмомент, обзавестись листвой.

На 13.20 у меня была назначена встреча. До нее оставалосьеще довольно времени, и я зашла в кофейню — тут же, на Фурштадтской, чтобывыпить капуччино. Я устроилась возле окна, прихлебывала кофе и размышляла опреимуществах свободной профессии: не надо спешить в офис, страшась нагоняя отсердитого босса за очередное опоздание. Впрочем, в каждой профессии есть своиплюсы и минусы, хотя в настоящее время минусов в своей жизни я не видела.

Вообще у меня все складывалось вполне неплохо, если несчитать замужества. Полгода я пыталась приспособиться к совершенно чужомучеловеку, решив, что он спасет меня от глупых мыслей и подоспевшего вслед занеудачной любовной историей пессимизма. Полгода ушло на то, чтобы понятьочевидную глупость данной затеи. Любовные драмы не лечат замужеством, если твойизбранник попросту тебе безразличен. Мой муж о моем безразличии не догадывалсяи не мог взять в толк, чего это вдруг на меня нашло, когда я заговорила оразводе. Развод перешел в затяжную позиционную войну, в которой я несла потери,так как муж был к тому же моим непосредственным начальником на работе. Одномубогу ведомо, чем бы все закончилось, если бы мне в голову не пришла счастливаямысль уехать в Петербург. Точнее, если бы моей дальней родственнице,проживавшей там, не пришла фантазия завещать мне квартиру, о чем я узнала судивлением. Но тут же я усмотрела в этом намек от господа — мол, хватитзаниматься ерундой, и через месяц уже работала в весьма солидной петербургскойгазете. Я считала журналистику своим призванием, за исключением очень краткогопериода, когда вообразила себя великим русским поэтом. Но город, встретившийменя вполне гостеприимно, неожиданно внес свои коррективы: я заняласьпереводами и вполне преуспела в этом. Доставшуюся в наследство квартиру врайоне проспекта Энергетиков я вскоре смогла поменять на двухкомнатную наКирочной и теперь жила в свое удовольствие: ни тебе начальства, ни графикаработы, ни ожидания вожделенного отпуска. По старой памяти я сотрудничала снесколькими газетами, и как раз сегодня должен был выйти мой очерк в одной изних.

Я взглянула на часы, отодвинула пустую чашку, поднялась,накинула куртку, напомнила себе, что я с зонтом, и вышла из кафе. Возле метро вкиоске спросила газету, женщина пожала плечами:

— Еще не привезли.