– Черт бы побрал твою мамашу, когда она этопредложила! – взорвался Олег. – В милицию надо было заявлять, а неприют у нас устраивать! Вся жизнь шиворот-навыворот пошла, все псу под хвост!Вот что, Наташа, или отдавай его в детдом, или давай разводиться-разъезжаться.Я так жить больше не могу. А в детском доме ты его навещать сможешь, сколькохочешь.

Олег прекрасно знал, что предлагает невозможное – житьНаташе одной было негде и не на что, поэтому развестись с ним она не могла.Сейчас сила была на его стороне, поэтому он мог решать, как они будут житьдальше. К тому же она ведь любила его, это Олег точно знал.

– Хорошо, – кивнула Наташа, глядя на него яснымиглазами. – Если тебе тяжело, давай разведемся.

Поначалу он думал, что жена просто храбрится. Однако Наташасобрала вещи и уехала к родителям, а через полгода вернулась в город, снялакомнату у какой-то знакомой за сущие гроши и обещание ухаживать за попугаем,Тимошу отдала в ясли, а сама вернулась на работу в школу. Вот тогда Олегокончательно понял, что браку их пришел конец. И случилось так из-за проклятойбабы, которую угораздило родить ребенка и помереть на опушке леса возле селаКалядино…

Наташа закончила рассказывать и посмотрела на Макара. Во ртуу нее пересохло, очень хотелось пить. Евгения Генриховна сидела напротив исмотрела на невестку ничего не выражающим взглядом.

– Думаю, теперь моя очередь, Евгения Генриховна, –мягко сказал Макар. – Ваша дочь Элина уехала из Москвы с неким ДанилойСолонцевым. Ее никто не похищал, она пошла с ним сама – паломницей. У Данилыбыло свое учение, и он вел людей по святым местам, как он говорил. У Элины небыло с собой паспорта, потому что его учение требовало, чтобы все, кто к немупримкнул, отказались на какое-то время от своих имен. Думаю, что она былавлюблена в него.

Илюшин прервался и взглянул на госпожу Гольц. Та смотрела прямона него широко раскрытыми глазами.

– Захотите, я потом покажу вам, как они шли, –продолжил Макар. – Если я правильно понял, каждый из них должен был как-топодтвердить, что он достоин того, чтобы принять имя. В какой-то момент Элинапоняла, куда она попала, – по дороге они убили одну из женщин, которые шлис ними, и закопали в лесу. Я не знаю, принимала ли в убийстве участие Элина,но, полагаю, после этого у нее открылись глаза и на Данилу-Учителя, и на людей,которые шли вместе с ней. Убежать она не могла – ее стерегли, и ей пришлосьидти вместе со всеми. А она была беременна.

– Что?! – выкрикнула, вскочив, Евгения Генриховнатак неожиданно, что все вздрогнули. – Откуда вы знаете?

– Потому что я дошел до конца, – тихо сказалМакар, с жалостью глядя на нее, – проследил ее путь. Элина сумела убежатьот них. Не знаю, каким образом, потому что они сильно избили ее под конец.Мальчик, свидетель избиения, сказал, что паломники ее убивали, но, возможно, оношибся – ее просто били. Как бы там ни было, она убежала и почти дошла до села.По дороге у нее начались роды, и она родила прямо в лесу. Люди, которыеслучайно нашли ее, взяли ребенка себе, а Элину похоронили в лесу. Они былиуверены, что грязная, оборванная женщина просто нищенка, попрошайка. Сначала, когдая приехал в Калядино, расспросы ничего мне не дали. И я прошел тем же путем,которым, скорее всего, шла она. И вышел к самому крайнему дому, что стоит оченьблизко от леса. Человек, который был со мной, знал хозяев. Мы зашли… Дальше,думаю, все понятно. Ваши родители, Наташа, – он обернулся и посмотрел нанее, – постарались забыть ту историю, но когда я начал рассказывать, чтомать пропавшей девушки ищет ее четыре года, ваш отец не выдержал.

Наташа только кивнула.

– Вы хотите сказать, – Евгения Генриховнапокачнулась и упала на стул, – что ребенка… что ребенка… ребенка…

– Евгения Генриховна, – Наташа поднялась и подошлак ней, – Тимофей не мой родной сын. Это ребенок Элины. Ваш внук. Я незнала ничего. Клянусь, что я встретила Эдика случайно. Это просто совпадение.Редкостное, исключительное совпадение.

Евгения Генриховна хватала ртом воздух. Макар и Бабкинбросились к ней, но она поднялась и, шатаясь, вышла из-за стола.

– Элина! – вопль, похожий на стон, вырвался из еегорла. – Девочка моя! Нет! Только не Тим! Только не Тим!

Одной рукой она сбила с подоконника вазу, та раскололась, ибелоснежные каллы рассыпались по полу в луже воды. Оттолкнув Наташу, ЕвгенияГенриховна выбежала из кабинета и бросилась бежать вниз по лестнице.

– Макар, за ней, быстро! – выкрикнулБабкин. – Наталья Ивановна, где тут гараж?

Но они опоздали. Черная машина взревела и вылетела изгаража, чуть не сбив по дороге ошеломленного старика Боброва.

– Мать вашу, быстро в машину! – заорал Макар.

Пока они добежали до «Нивы», «Мерседес» Евгении Генриховныскрылся из вида. Макар запрыгнул в салон. За ним вскочила белая, как мел,Наташа, затем втиснулся Бабкин, и «Нива», отчаянно взвизгнув шинами, рванула сместа.

Евгения Генриховна выжимала из «Мерседеса» все, что можно.Время от времени ее сотрясали рыдания, но она крепче вцеплялась в руль.Мальчик, ее мальчик! Сын Элины! Ведь этот человек сумасшедший, он может с нимсделать все, что угодно! Только не сейчас! Пожалуйста, только не сейчас! Творяподобие молитвы, Евгения Генриховна взывала ко всему миру, который в ту секундумчался вместе с ней по трассе с бешеной скоростью: «Только не отбирай у меняребенка! Я все для него сделаю! Он продолжение Элины, ее кровь, моя кровь!Только дай мальчику остаться в живых!»

В висках у нее бешено стучало, сердце колотилось, рукидрожали, один раз машину вынесло на встречную полосу, но она увернулась отпронзительно сигналящего «КамАЗа» и снова выжала педаль газа до упора. «Мальчикмой маленький, белокожий и синеглазый, как моя дочь, только бы ты был жив… Ибольше мне ничего не надо!» Ей не хватало воздуха, в голове не осталось никакихмыслей, кроме одной – забрать малыша, ее родного малыша, у этого человека.Спасти его. Спасти его…

Тимофей сидел около лужи и пускал кораблики. Корабликамибыли две щепочки, которые он нашел на крыльце. Мужчина, который кормил его,ничего не сказал – значит, щепочки были ничьи и можно было их взять.

Мужчина не смотрел на него. За четыре дня он привык, чтомальчишка никуда не уходит, сидит там, где посадишь, не капризничает и нехныкает. Пару раз он обделал штанишки – мужчина прополоскал их в корыте ипросушил на печи, пока мальчик сидел дома на кровати. По утрам в доме былопромозгло, а изо всех щелей дуло. Но днем солнце пригревало, и мужчина судовольствием грелся на крыльце, замирая, как ящерица, впитывая тепло всемсвоим больным телом.

«Я расслабился, – подумал он. – Я пересталохранять то, что мне дали. Нехорошо. Я должен платить добром за добро». В егоголове билась не выраженная словами мысль о том, что враги приходят как разтогда, когда перестаешь их ждать, и он пытался сказать это самому себе, но немог. У него заболела голова. Он вспомнил, как убили его друга – внезапно, когдаон совсем нападения не ждал, – и поднялся. «Если бы я знал, что его убьют,я бы так не расстроился, – говорил он самому себе. – Всегда нужнобыть настороже и знать, что всех могут убить».